Я опасливо прищурился. Скользнула мысль позвать на помощь: этот
полицай, кажется, все. Поехал крышей.
Полицай махнул на меня рукой, будто говоря, что ему и так все
ясно. Встал, сложив руки за спиной, подошел к окну.
На дворе грохотали большегрузы, рычали моторами спорткары.
Словно потеряв всякий стыд, поддав газу, кто-то унесся в
неприветливую даль на мотоцикле.
– Вот что, Потапов. Надоел ты мне своими выкрутасами хуже
горькой редьки. Ты глянь на себя, заморыш? – Он кивнул в сторону
зеркала. Я глянул и вздрогнул.
Прищурился.
Кем бы ни был тот пацанчик, кто отражался в зеркале, но это
точно не я. Посмотрел на летеху, чувствовал, что где-то меня
наегоривают. Здравый смысл не дурак, здравый смысл защиту от дурака
имеет. Говорит, мол, все это розыгрыш. Сейчас немного поваляют
Ваньку, а после под фанфары распахнется дверь, выйдет улыбчивый
пацанчик и брякнет что-то уровня «улыбнитесь, вас снимает скрытая
камера!»
Если так, то я суну ему прямо в морду даже в наручниках. Все
одно ж уже в ментовке сижу…
– Отец умер, мать в могилу свел. У нас только-только статистика
к премиальной пошла – и тут ты решаешь поперек горла у Вербицкого
встать. – Летеха не унимался. Схватил чашку с чаем, стал шумно
прихлебывать. Как так вообще можно пить?
– Пихну тебя сейчас во временную. Бумагу напишу: так, мол, и
так. Нет сил терпеть! А там уж как знаешь.
Он посмотрел мне в глаза, но не увидел там ничего того, чего
жаждал бы узреть. Одно лишь непонимание.
– Думаешь, шучу я? А вот в этот раз нет! – Он показательно
клацнул по кнопке селектора.
Если и было время явится оператору с улыбчивой рожей, то оно
настало именно сейчас. Шутка и без того слишком затянулась.
Двое из ларца, явившиеся на зов командира, в миг развеяли все
мои сомнения. Здесь не шутят…
***
Здесь не шутят. Я убедился в этом, когда меня пихнули в камеру
временного содержания. Полицейские безмолвны, словно роботы. Я
начал с теплотой вспоминать того перца с дубиной, что обещал мне
«тепленький» прием.
Темно. Тусклый свет качающейся под потолком лампы. Сиротливые
нары уже заняты какой-то завернутой в тряпье тушей. Везет же.
Пихнули в камеру вместе с бомжом. Словно в былой и лихой
юности.
Улыбнулся, начал прикидывать. Лизонька же говорила мне, что у
нее есть кто-то в полиции. То ли сват, то ли брат, то ли седьмая
вода на киселе. Если так, то что ей мешало позвонить одному из
своих папиков? Тот козырнул и отозвался – вот я и очутился
здесь.