Несколько пеших крестьян,
направлявшихся в город, и два воза с сеном, запряжённые волами, видя такое
дело, встали в отдалении, не решаясь пересечь мост. От греха подальше.
- Надёжа-государь! – чётко
повторил Алёша и снова поклонился. На этот раз поясным поклоном.
- Впервые слышу, - поднял
густую тёмную бровь князь (а это был он, великий князь Юрий Всеволодович). –
Сам придумал или слышал от кого?
- Сам, надёжа-государь. Только
что. Прости, коли не по нраву пришлось.
- Боек, боек, - усмехнулся
князь и обернулся к спутникам. – А?
Пятеро всадников – все молодые,
ровесники князя, с луками в кожаных налучьях, притороченных к сёдлам и тулами,
полными стрел, за плечами, переглянулись, засмеялись охотно. Мол, что боек, то
боек. Не отнять.
Князь окинул быстрым взглядом спешившихся
товарищей Алёши; Первушу, почтительно сдёрнувшего шапку; пленного половца с
перебитой ногой, упрятанной в лубок и связанными впереди руками, сидящего с
понурым видом на заводной лошади. Снова посмотрел на Алёшу.
- Кто таков?
- Лёшка, Алексей, прозвище
Попович. Отец попом был, Леонтием звали. Рязанские мы.
- Рязанские, значит, - хмыкнул
князь. – То-то, гляжу, рожи хоть и молодые, а уже наглые. Бунтовщики?
- Как можно, надёжа-государь,
великий князь! – со всей возможной искренностью воскликнул Алёша. – И батя мой
покойный, Царствие ему Небесное, - он быстро перекрестился, - и отчим, он же
вуй, княжий порубежник Горазд, учили к великим князьям с великим же почтением
относиться. Ибо несть бо власть, аще не от Бога, как завещал нам апостол Павел
в послании к римлянам. Первом соборном.
- Ого! Да ты, гляжу, не только
боек, но и в Писании силён. Редкий случай… Грамоте и счёту обучен?
- Обучен, надёжа-государь.
- Хм. Погоди, как ты сказал, порубежник
Горазд?
- Он самый. Мой отчим. И вуй.
- Как это? - нахмурился князь.
– Брат на сестре женился?
- Дальний он, - пояснил Алёша.
– Троюродный.
- А, тогда ладно, - лицо князя
разгладилось. – Горазд?
- Горазд.
- Не слыхал о таком.
- Так он нашего рязанского
князя порубежник был, Романа Глебовича.
Великий князь снова обернулся к
своим.
- Помню, - сказал всадник, выглядевший
старше остальных, в чьей тёмно-русой бороде уже пробивалась седина. – Храбрый
был вой и порубежник умелый, дай бог всякому. Шрам у него ещё заметный, от
сабли половецкой, вот так через лоб идёт, - он показал.