Свистнула поблизости синица, ей
ответила другая. Впереди и справа, с вершины могучей ели, вспорхнула вечная
балаболка и переполошница – сорока: перелетела, руля длинным хвостом, на другую
сторону дороги, уселась на такую же ель, коротко прокашляла что-то недовольное.
Алёша придержал лошадь (Акимка,
хоть и казался дремлющим, тут же последовал его примеру и поднял голову) огляделся,
прислушался, втянул ноздрями холодный воздух. Всё тихо, опасности нет.
- Синицы весну кличут, - сказал
Акимка. - А сорока нас заметила и всполошилась, дурёха.
- Бережёного бог бережёт, -
сказал Алёша. – Или я уже, как эта сорока стал? - он кивнул в сторону птицы. –
Как думаешь?
- Думаю, отдохнуть тебе надо, -
ответил Акимка. – Баня, мёд, бабёнка горячая, сон. Всё как рукой снимет. Мне
тоже лишним не будет, кстати.
- Годное предложение, - кивнул
Алёша. – Принимается.
Тронули коней. Акимка опустил
голову на грудь, задрёмывая. Память Алёши снова унесла его в пошлое.
Скоро будет одиннадцать лет,
как он, Акимка, Ждан и Милован покинули Рязань и отправились в путь – искать себе
чести на княжьей службе.
Много всего случилось с тех
пор.
Как известно, кто ищет, тот
всегда находит. Они свели знакомство с
сыновьями Всеволода Большое Гнездо – князьями Юрием и Константином.
Первый отправил их соглядатаями
в Ростов, к своему старшему брату Константину.
Там, под Ростовом, на другом
берегу озера Неро, неподалёку от мерянского села Воржа, на древнем капище, их
чуть было не убили.
И там же, в Ростове, Алёша
обрёл новую жизнь…
Той ночью, после ночного боя на
капище, он пришёл в себя и первое, что увидел – сосредоточенное, изрезанное
морщинами, мужское лицо, склонившееся над ним.
Горело множество свечей. Их
пламя колебалось под гуляющим в покоях свежим ветерком, отражаясь в светло-карих
глазах старика и бирюзовых изразцах печи, стоящей в углу у стены.
Ага, значит, я не в
крестьянской избе, сообразил Алёша. У князя, что ли в палатах? Может быть, и у
князя.
- Очнулся, - произнёс старик и
улыбнулся довольной улыбкой, показав на удивление ровные и белые, как у
молодого, зубы. – Будешь жить, добрый молодец Алёша Попович. Так вижу. В груди
болит?
Алёша прислушался к себе. Он
помнил страшную боль, которая пронзила его там, в лесу, на мерянском капище.
Теперь эта боль ушла. Почти. Остался лишь слабый отголосок, затихающее с каждым
вздохом эхо.