Животное, чудом избежавшее смерти, развернулось к нему, и,
насмешливо хрюкнув, скрылось в чаще. Он не мог поверить своим
глазам. Столько времени, столько сил, напряжение всех своих
инстинктов – и все это было потрачено зря?! Он терпеть не мог,
когда что-то шло не так. Особенно, когда он так тщательно
готовился. Мир вокруг стал снова обретать краски и звуки, вернулись
крики птиц и холодное дыхание ветра. Он чувствовал, как последние
искры охотничьего азарта покидают его тело, испаряясь в прохладном
дневном воздухе, а на их месте неумолимой силой разрастается
гнев.
Юноша, которого назвали Тристаном, обернулся, чтобы увидеть, кто
посмел так нагло его прервать. На краю поляны на гнедом коне
восседал рослый мужчина средних лет. Его виски и короткую
бороду слегка тронула седина, но размах плеч и твердость, с
которой он держался в седле, выдавали в нем опытного воина.
Горвенал, правая рука его отца и наставник самого Тристана. Ну,
разумеется… Никто другой не осмелился бы на подобную дерзость.
Никто другой после такого просто не сносил бы головы.
Тем не менее, сказать, что он зол, значило бы ничего не сказать.
Он был в ярости и не видел ни одной причины этого скрывать. Резким
движением Тристан сорвал охотничьи перчатки – единственный предмет
своей одежды, не считая короткой шерстяной туники, перехваченной на
талии кожаным поясом, - и швырнул их на землю.
- Да как смеешь ты вот так прерывать меня?! – проорал он. - Я
два часа выслеживал этого зверя, потом еще час преследовал его
– и в самый последний момент, когда добыча была уже у меня в руках,
явился ты и все испортил!
Тристана чуть не трясло от злости. Он чувствовал, как вздулись
вены на его шее и как дрожат его губы. Лицо Горвенала, однако,
осталось невозмутимым. Он выдержал небольшую паузу, и произнес
спокойным, но очень твердым голосом:
- Твой отец желает видеть тебя.
Юноша только открыл рот, чтобы возразить, но Горвенал прервал
его, не дав произнести и слова:
- Немедленно, Тристан, - сказал он тоном, не допускающим
возражений.
Тристан буравил своего наставника взглядом, ладони сжимались в
кулаки в бессильной ярости, дыхание со свистом вырывалось из
ноздрей. Разогретые бегом мышцы остывали, становилось холодно.
Приказ отца есть приказ отца. Ему придется подчиниться. Опять.