Домой я приехал поздно. Солнце уже спряталось за спины серых многоэтажек, зажглись фонари, и длинные тени растянулись на асфальте, как спящие коты. День был долгим, я немного устал и решил, что сразу после ужина, дописывая натюрморт, еще раз обмозгую все не спеша.
После того как версия о сантехнике накрылась медным тазом, хотя с самого начала я предчувствовал, что так и будет, я стал думать о старшем сыне Львова. Неужели Роман стал преступником?
Вчерашний натюрморт был почти готов, осталось прописать детали. Я сел за мольберт и стал вглядываться в нарисованное, сравнивая это с тем, что стояло на стуле возле шкафа. Затем взял кисть и, обмакнув в банку с водой, стал размешивать краски.
Так, что мы имеем против Романа? Во-первых, он знает Крюгера, знает, кем тот был раньше. Во-вторых, Рома – бывший мент, и знает наши методы работы. В-третьих, он сын убитых, стало быть, был вхож в дом и мог всё легко подстроить. И, наконец, у него был мотив: лишение наследства. Вполне достаточно для возбуждения уголовного дела, однако это лишь косвенные улики. Конкретного ничего пока нет. Надо будет взять ордер на обыск, может, найдём какую-нибудь улику. Хотя это вряд ли. Но попробовать стоит.
Тем временем мой натюрморт был готов, я ещё несколько раз полюбовался делом рук своих и стал собирать этюдник. За окном сияли фонари, словно светлячки, и ночной город отдыхал от дневной суеты и многообразия красок.
Мне не спалось. В голове роились мысли вокруг этого странного дела, возвращая к событиям вчерашнего дня. Слова Маркеловны о страшной секте и Сергея о том, что Львов стал еговистом, заставили задуматься о религии.
Я с детства воспитывался, как атеист, поэтому мысли о Боге меня бесили; что-то в них было старое, заплесневелое и безграмотное. Не понимал я людей, веривших в эту чушь о любящем Создателе, как в это можно верить образованному человеку, глядя на то, что творится вокруг. Каждый день сталкиваясь с человеческой жестокостью, жадностью и изощрённостью, я считал, что Бога нет или, если и есть Создатель, он просто холодный разум лишённый всяких чувств.
О еговистах я впервые услышал ещё в детдоме. Был у нас там один мальчишка из такой семьи; родителей отправили в колонию за агитацию, а его – к нам. Помню, мне порой его было жаль: все издевались над ним, дразнили, часто устраивали тёмную, а он поплачет и дальше верит в своего Бога. Один случай особенно запомнился.