Мы шли в фордевинд (18), когда раздался крик вахтенного: «Вижу вымпел!». Тут же было приказано доложить капитану, но он уже показался на шканцах. Через минуту вновь последовал доклад вахтенного: «На траверзе. Похоже, бриг (19). Не могу разобрать. Испанец. Идёт на нас…». «Ну, что же, сам напросился. Или читает мои мысли?! – промурлыкал капитан и тут же гаркнул – строго, сухо, по-военному. – Пушки к бою! Королевские паруса поставить!» Я подошёл к Ганьетту (между капитаном и офицерами на пиратском судне не было столь строгой субординации, и мы запросто обращались друг к другу по именам).
«Rage (20), ты уверен в исходе?» – обратился я к нему, используя его пиратское «имя».
«А ты нет?» – ответил он вопросом на вопрос.
– Я бы поостерёгся.
– Si vis pacem, para bellum! (21) А мы вскоре отомстим Испании за её несдержанность.
– Тогда тебе, наверняка, придётся сменить имя.
– ?
– Vengeur (22) подойдёт тебе больше.
Он не ответил. Лишь, неопределённо усмехнувшись, передёрнул плечами. Отдал ещё несколько команд канониру и боцману – я не прислушивался – всё моё внимание было привлечено приближающимся кораблём. Он был один, но отважен и величественен. Присмотревшись, я понял, что это был вовсе не бриг. Бриги не несут косых парусов. Это была бригантина (23). Несомненно, это была она. Величественная и красивая. Не знаю почему, но на меня вдруг нахлынуло такое чувство… желание владеть ею, желание назвать её своей. Тут я резко убрал трубу и подступил к капитану. «Кэп, – начал я, – прошу, отдайте приказ, стрелять картечью!» Он удивлённо взглянул на меня, сказав: «Теперь пришла моя очередь спрашивать тебя, в своём ли ты уме?!»
– Я захвачу её!
– Серьёзно?
– Верь мне! Она ДОЛЖНА стать моей. Прошу, отдай приказ.
– Хм,…
– Прошу, как друга, не отказывай…
Он ещё раз взглянул мне в лицо и, увидев в моих глазах неподдельную решимость и мольбу, кивнул. Его голос прозвучал особенно чётко: «Канониры! Подметите им палубу картечью, да поживее!». Помню, как волна великой радости захлестнула меня, и я чуть не кубарем скатился вниз, на шкафут, где принялся собирать своих людей. Отчётливо помню, что сказал им тогда, всего за несколько минут до того, как кошки (24) полетели в воздух и корабли сцепили. Моя речь была немногословна, а по сути такова: «Если захватим этот корабль, то, клянусь, на нём мы покорим весь мир! Двойной паёк и долю оставшимся в живых!» Они взревели. Едва корабли сцепили, как мы ринулись в бой. Мои люди были со мной, как и моё верное оружие. И бился я отчаянно, прокладывая себе дорогу, буквально по трупам. Смутно помню то сражение. Это был первый сумасшедший абордаж в моей жизни, и кажется, я провёл его блестяще. Как бы то ни было, но в четверть часа палуба была очищена от людей! Скользкая от крови, она не вызывала приятных ассоциаций. Вопреки моим ожиданиям, капитан и не подумал ступить на трофейный корабль. Мы лишь перегрузили содержимое трюма. Когда же я, забрызганный кровью и уставший вновь поднялся на шканцы, Ганьетт спросил меня: «Ты доволен?» «Да, бой был славный!» – откликнулся я, утирая лоб рукавом.