– А можно от него освободиться? – появился из-за камней Карислав.
– Не знаю. Зачем?
– Ну, если во зло. А если во благо, то понятно, не надо.
– Знаешь, Карислав, – подошёл и Святомор. – Дареному коню в зубы не смотрят. Дар, он и есть дар, разве ж от него отказываются? Тем более, если это дар богов. Боги дали, боги и возьмут, если надо.
– Ну да, – согласился Карислав, – Это точно. Я только хотел сказать, что если во зло, то это…. Но если вы говорите, что боги…. Вот дерьмо! – под его ногой что-то хрустнуло и чавкнуло, Горимиров дружинник принялся разглядывать подошву своего сапога. – Вот вляпался! Ещё и жука раздавил какого-то! Эти боги… наделают всяких тварей, дерьмо наплодят! Хотя, если во благо…
Оборотень не стал слушать дальше. Осторожно высвободившись из рук Велены, он пошёл доставать из тайников то, что ещё могло пригодиться из вещей его умерших здесь сородичей. Это Карислав со Святомором ничего не нашли, он же – знал где искать. Хотя выпивки и в тех местах не было.
Вскоре Оборотень объявил выход, стремясь как можно быстрее удалиться дальше от этого скорбного места. Они зашагали на запад, вглубь сумрачного леса, оставляя за собой мёртвые развалины Гранитного острога, которым он, прежде чем окончательно скрыться в чаще, помахал рукой на прощание.
Постепенно облик леса стал меняться. Всё чаще попадались островки ельника, пока весь лес вокруг не захмурел, закрывая небо. Здесь была самая корба, как называли венеды еловую чащу, откуда и пошло название всего этого страшного леса. Под густыми колючими ветвями было не только темно и сыро, но и одуряющее тихо. Шаги венедов гасились пружинистым слоем хвои, многие десятки лет устилающей землю. Ни травинки не пробивалось сквозь этот преющий слой, усыпанный еловыми шишками и гниющими ветками. Ни пения птиц, ни шума зверья, ни комариного звона не слышалось здесь. Даже пауки не навешивали свои сети, даже древоточцы не оставляли следов на засохших деревьях. Ныряя под лохматые ветви, спутники осторожно продвигались вперёд, обходя повалившиеся от старости стволы, покрытые густым мхом, засохшие на корню деревца, так и не пробившиеся к свету, проплешины гари, на которых не решался расти даже вездесущий кипрей, обожающий старые пожарища.
Золотинку угнетала тишина. Её слух улавливал только шелест раздвигаемых веток и тоскливое позвякивание кольчуги идущего впереди Карислава. Обзор сузился, ограниченный серыми стволами деревьев, которые были столь похожи друг на друга, что иди она одна – давно бы потеряла всякое представление о направлении, ведь даже бег Яра здесь оказалось невозможно отследить. Боги ведут вилл по жизни, но не указывают конкретной дороги. Это Яр-солнце не может сбиться с пути, безостановочно мчась от рассвета до заката. И раз в лесу потемнело, значит, Яр уже спешит к виднокраю.