В этом есть нечто пасторальное: овцы, пасущиеся на лугу, под надзором бесплотного пастуха, стремящегося согнать их плетью в стадо, чему те никак не внимут, а только блеют, припускаясь врассыпную: «что происходит?» и «почему нам больно?»; сплочаются вместе, лишь чтобы защититься от страха, насылаемого на них пастухом. А тот всего-то гонит своих овец в загон, так как дело идет к грозе. Те же следуют в ту сторону, где их меньше всего бьют.
Так и наши гомункулы: идут туда и делают то, что не понесет за собой негативных последствий. Но с таким же успехом они могут не отследить изменения в погоде и атмосфере, которые могут выдаться гораздо губительнее всех прочих «последствий» вместе взятых. Допустим, заработаются, и, запамятовав о проветривании помещения, задохнуться и/или сгорят от перегрева. Их явно пугает этот невидимый тиран, которого они создали сами – страхом перед неизвестным. Теперь для них всё неизвестное персонализируется в стереотип: плеть и боль, а там и смерть рядом. Но в тайне, все они грезят мечтами о счастливом детстве, – каким бы оно могло быть?
На лугу резвятся и танцуют под дождем настоящие дети; а взрослые – эти овцы, всё боятся отхватить невидимой плетью, и, отгоняемые, они все смотрят на них – весело играющих под солнечно-радужными брызгами фруктовой сладости. Детки в сладкой цветной помадке и в слепляющей волосы, жидкой карамели. Они тянутся широкими безмятежным улыбками к небу; к брызгам сладкой газировки с небес — как только что встретившие свет кротята, поблескивающие лучистой шкуркой. Эти овцы, — будем их в подходящий момент так называть, – скорее подведомые извращенцы, для которых желание властителя — закон и одновременно — разящее наказание. При всем при этом они находятся в наибольшей близости с призраками детей, – т.е. с собой из вычеркнутого детства, которых прижизненно лишили жизни. И остается неясным вопрос: наказал ли их заботливый пастух, которого они записали в «неизвестного» злодея, либо же они сами себе являются виной и наказывать следует только себя? Впрочем, с какой стороны не подходи, причина кроется в страхе, чистого вида страхе. Решающей остается одна деталь: от чего этот страх отталкивался? Контрапункт всех страхов, сложенных вместе, всегда можно заключить в некую каденцию завершенности, – т.е. источник всех страхов, или, в частности, исчисляемого; корень дерева; корень всех начал витального плана – земля под ногами и небо над головой; вибрационный кокон, имеющий непосредственное отношение