— Ты бы побереглась немного, а то еще ручку потянешь или опять
повредишь что. Отскочит вот, да прям в лицо.
— Надо же какая забота, — в спину еще раз прилетело палкой. — Ты
это мне так угрожать вздумал? Может ты мне и вторую ногу сломаешь,
если уж на то пошло?
— Вот только не надо. Я вроде как уже извинился, и мы оба
решили, что на этом все.
— Решили, и что с того? Мне даже лежать больно, а ты еще тачку
трясешь.
— Ну я же не специально.
— Как и в тот раз. Мне больно, а тебе хоть бы что!
— Неправда, — возразил я, оглядываясь назад. — Я ведь не меньше
твоего переживаю. Давай, кончу на ножку по-быстрому, и все
пройдет?
— На дорогу смотри, придурок.
Дэлия махнула палкой, метясь в мое лицо, и тут же скривилась от
боли. Уходя от удара, я дернулся, вильнув тележкой, и замотанная в
тряпки нога недобогини ткнулась о борт.
— Ах-х-х, ты ж... Уро-о-од неуклюжий... Сво-о-олочь... Бездна, и
за что мне это все?
— Да я и сам о таком порой думаю. Поверь, слушать твое нытье
удовольствие еще то.
Усмехнувшись, я сжался в ожидании удара, но Дэлия выдохлась и
только слабо ткнула меня в плечо.
Приступы недовольства то и дело сменялись у нее апатией и
равнодушием ко всему. В такие моменты она просто валялась в
тележке, пялясь куда-то в небо. Бледнела, а потом проваливалась в
неспокойный сон, где тихо постанывала и что-то бормотала на
непонятном языке. Судя по интонациям что-то не очень хорошее, а
значит, скорей всего обо мне.
Не знаю почему, но эти приступы тревожили меня больше, чем ее
привычное злое ворчанье. В основном от того, что нога у двухвостой
все не срасталась, хотя времени уже много прошло. Если у меня ребра
за день-два на место встали, то у нее и подавно должно. А раз уж
нога не проходит, то дела у злюки и вправду идут нехорошо.
Стоит признать, когда все только случилось, я не придал этому
особого значения.
Ну да, сломал, с кем не бывает. В отличие от нас убогих, она
вроде как божественная сущность: сейчас пошумит малость, поругается
и все на место вернет. Делов-то.
В общем, я малость переоценил Дэлию и потому не сразу сообразил,
что с ней что-то не то.
Стоял истуканом, чесал в затылке, прикидывая, как так случилось.
Тупил безбожно, а двухвостая валялась на траве, вполне
по-человечески выла и хваталась за поврежденную ногу рукой. При
этом, ругалась, будто сапожник, и все никак не хотела вставать.