И вдруг я понял, что за одеяние было надето на приближающегося к
нам человека и почему оно вдруг показалось столь знакомым. Белая
безрукавка оказалась оборванной ниже пояса коттой, накидкой,
украшенной символом крестоносцев, точно такой же, какие носили
охранники Годуна, пытавшегося схватить нас в корчме.
Но как они смогли так быстро найти нас?! Да и вообще, после
того, что случилось на Красном торжище, я менее всего ожидал
увидеть Годуновских прихвостней в качестве участников погони.
- Хах, свежий совсем, дажить до бегуна не дорос. - проговорил
вдруг Тимофей.
Я кинул полный непонимания взгляд на него, потом обратно на
приближающегося человека и тут же осознал то, что остальным
наверняка было понятно с самого начала. Никаким человеком
подволакивающий ногу "крестоносец" не был. Точнее был, может и не
так давно, но теперь он превратился в одержимого, находящегося на
начальной степени развития. Расстояние и длинная, спускающаяся ниже
колен кольчуга под оборванной накидкой, не позволили разглядеть
отсутствие обуви и штанов у приближающегося индивидуума. Видимо эти
части облачения переродившийся в одержимого успел потерять, но с
кольчугой возникли проблемы.
Глухой стук арбалетного выстрела остановил движение твари метрах
в тридцати от нас. Оружие наготове держали все с момента появления
подозрительной фигуры, но первой пустить его в дело успела Варвара.
Болт благополучно прилетел в голову едва начавшей свой жизненный
путь твари, опрокинув её навзничь.
Хороший выстрел. На моей памяти, пережить подобное попадание ни
одному одержимому не удалось. Этот также не стал исключением.
Традиционно подёргавшись напоследок, он перестал подавать признаки
жизни.
- Ну, с почином, Варварушка! - добродушно улыбаясь, проговорил
бородокосый. - С самострелом то у тебя ещчё лучшее, чем с луком
выходит. Оно и понятно, всё же таки самострелу тебя сам Дед Василий
получал, а энтакого самострельщика и не сыщешь, хоть весь Улей
обой...
Глядя на неожиданно окаменевшее лицо девушки, крёстный оборвал
себя на полуслове, нахмурился. Остальные тоже молчали, даже Ефим
притих. Настасья, на глаза которой враз набежали слёзы, подбежала к
подруге, приобняла, зашептала что-то едва слышно.
Варвара слушала эти успокаивающие причитания, даже кивала в
ответ, но выражение её лица при этом не менялось. Глаза тоже
оставались сухими, но в глубине их можно было разглядеть злобу и
ненависть, а также какую-то обречённую решимость, словно сама себе
она дала обещание и всё на свете готова положить, чтобы это самое
обещание сдержать.