Он вышел прогуляться на перрон.
Почему-то это место ему не понравилось. Вроде бы станция, как
станция, но что-то было неправильным и в этой станции, и в этой
остановке. Какой-то голос свыше подсказывал, что не стоило тут
останавливаться. Кто его знает, почему. Николай быстро вернулся в
вагон, запросил кофе с коньяком. Потом передумал. Заменил коньяк на
водку, а кофе на чай. Вскоре принесли требуемое. Он махнул стопку
благословенной в полном одиночестве: видеть кого-нибудь ему
совершенно не хотелось. Чай, как он и любил, принесли сразу три
стакана. Он какое-то время понаблюдал за тем, как тает в янтарной
жидкости кусочек сахара, потом стал хлебать жадно, большими
глотками, почти обжигая себе горло, так выпил два стакана подряд и
только третий пил уже не спеша, вдумчиво. Но мысли его были так
далеки от станции Дно, на которой Николаю Второму рекомендовано
было не задерживаться: плохая примета. Но остановка затянулась.
Надо всё-таки размять ноги…
Примерно через пол часа, когда
адъютант сообщил, что можно отправляться, соправитель Императора
Всероссийского, цесаревич Великий Князь Николай Михайлович,
затянутый в мундир ротмистра гвардии, направился к своему личному
вагону императорского поезда. Не смотря на промозглую и
одновременно сырую погоду его шинель была расстёгнута, открывая
лунному свету и ветру два ордена: Святого Георгия и Владимира
четвёртой степени. Он двигался, опустив глаза долу и его свита, а
также железнодорожники, обхаживающие состав, старались убраться
подальше, как будто перед ними был сам Каменный Гость. Такая
предусмотрительность объяснялась не только боязнью попасться под
горячую руку человеку, который сумел пережить и подавить бунт
гвардии, потерять отца и приобрести императорскую корону. Со
скоростью распространения слухов не может поспорить не только
стрела или винтовочная пуля, но даже и артиллерийский снаряд.
То, что произошло третьего мая
вечером на набережной возле Новомихайловского дворца обросло
дополнительными подробностями и завладело умами всех петербуржцев.
Отправляясь в Москву, он видел, как люди, снующие по городским
улицам при виде его кортежа, шарахались в сторону, а затем суеверно
крестились и трижды сплёвывали через левое плечо. Все эти действия,
Николай Михайлович отчётливо чувствовал всеми фибрами свой души, а
посему ощущал себя преступником, коего по приговору приказали
прогнать через строй солдат, наносящих удары шпицрутенами. Хорошо,
что вокзал был оцеплен и никаких посторонних лиц на перроне не
было. И лишь подойдя к двери своего восьмиколесного вагона,
водруженного на две двуосные тележки, он поднял голову и огляделся.
Его внимания привлекли грохот молотков и лязг рвущегося железа.
Виновниками сего шума было двое рабочих зубилами, срубающими со
стен состава вензель с императорской короной, литерой М и цифрой
2.