Крут бурчал, что да, так и хотел. Женщина лишь тихо смеялась в
ответ. Смех у нее был, как у молодой девчонки, и порой воевода
забывал о водимой жене, с которой прожил полжизни, которая
терпеливо дожидалась его из каждого похода. Ругал себя потом
нещадно!
— Ты не из этих мест, госпожа, — сказал как-то воевода.
— Не из этих, — кивнула знахарка, усмехнувшись. И больше не
сказала ничего.
Князь с ним особо не говорил, хоть и справлялся о здоровье
каждый день. Ему уже рассказали и Зима Ингваровна, и несдержанный
на язык отрок Горазд, что Ярослав Мстиславич крепко переживал о
нем, пока валялся он в беспамятстве на лавке.
«Верно, злится нынче куда крепче», — хмыкал Крут всякий раз.
Может, и впрямь он был виноват, старый дурак. Пошто тянул, пошто
выжидал. Вон оно как все обернулось! И прав был Мстиславич, нужно
ему вече, чтоб против брата пойти, нужно спросить людей. Теперь же,
когда украли перунов оберег, слово князя будет против слова
Святополка. Слово против слова.
Мстиславич мудрее его, старого вояки, заключил воевода после
долгих раздумий. Он токмо и умел, что мечом махать. А Ярослав
заглядывает далеко вперед. Не все в Ладоге приняли выбор старого
князя Мстислава, не все признали робичича истинным князем. Многие
желали ему зла и тайно замышляли против. Не избежать недовольства,
коли пойдет Мстиславич первым проливать родную кровь против воли
веча али вовсе без веча. А где недовольство, там и бунт. Всем
неугодным рот не закрыть.
Думая об этом, Крут всякий раз недовольно кряхтел. Признавать
правоту Ярослава было трудно.
А еще получалось, что в тереме предатель. Ладно в тереме — а
коли у них в дружине? Ведь отравил кто-то его, оберег украл. Как
увидал его токмо? Когда?
Крут мыслил на Горазда. В дружине без зимы седмица. Князь его
пригрел, к себе напрасно допустил. Да и про перунов оберег тот
ведал! Сам нашел. А может и не взаправду нашел, притворился токмо,
чтобы украсть потом.
Знахарка сказывала, его, Крута, травили так, чтобы убить. Спасло
лишь то, что княжна, Звенислава Вышатовна, наткнулась на него
случайно почти тотчас, да еще ворожба госпожи Зимы. Иначе быть ему
нынче в царстве Мары-Морены, в черном-черном царстве.
Кто еще про оберег-то мог узнать? Ведь никому Крут его не
показывал, спрятал поглубже в седельную сумку. А мальчишка — тот
ведал! Другое дело, что из его рук воевода ни питья, ни снеди в тот
день не брал. Он так и не сдюжил вспомнить, ел ли али пил ли после
утренней трапезы.