На меня навалилось воспоминание о том
дне, после которого на спине у меня появилось клеймо...
Преступников клеймят и казнят на
тюремной площади, прилюдно. Для толпы это зрелище. Развлечение.
Поэтому обычно в дни казней тюремная площадь запружена людьми. И в
тот день людей было – яблоку негде упасть.
Меня и других воров, которых клеймили
одновременно со мной, заставили подняться на возвышение для казни.
Возвышение – это необходимо. Толпе должно быть все хорошо видно, не
так ли? Публика здесь была разная, от простого люда до богатых
купцов. Иногда заглядывала и знать, но обычно они скрывали себя,
чтобы не быть узнанными.
Меня раздели догола. Так было
принято. Любой преступник, которого ожидает наказание, должен быть
голым, чтобы испытывать стыд, унижение, а если на дворе зима – еще
и лютый холод.
Я чувствовала, как сальные взгляды
мужчин в толпе, от простолюдинов до торговцев, облизывают мою
грудь, скользят по животу ниже. Как липкие, слизкие змеи их
взглядов проскальзывают между моих голых ног, несмотря на то, что я
отчаянно сжимаю их вместе. Мне стыдно. Мне противно и мерзко. Меня
пачкают невидимые пальцы, лапают бесстыдно – я знаю, я вижу в
глазах этих мужчин, как они представляют, что трогают меня везде,
даже там, где меня еще никто никогда не касался. Но уже в следующий
момент мне становится все равно, потому в спину вонзается
раскаленное клеймо – и я больше ничего не вижу, слепну от боли. А
сквозь эту боль слышу запах горелого...
Она сказала... унижение?!
Теперь уже трясло меня. Трясло как в
лихорадке.
Я – урожденная де Фракиз. Дочь
герцога, которую клеветническое обвинение и вероломный королевский
указ лишили семьи, дома и забросили в воровской притон, который
стал моим единственным домом. Чтобы выжить – чтобы просто не
умереть от голода, - мне пришлось воровать. Уже это было
унизительно, и я не сразу смогла переступить через себя. Прошел
месяц моего отказничества, пока Тайге не показал мне умершего
ребенка в бедном квартале – малыш просто опух от голода. Я не
хотела умирать – и Тайге научил меня всему, что должен уметь
хороший вор. Но я все равно попалась. Я была плохой воровкой –
неумелой и неудачливой. Освоить воровское ремесло хорошо мне не
удалось.
И за это я стала клейменной.
Я не смотрела на служанку, но, видя
пред мысленным взором ее брезгливо изогнувшийся рот, гадливость в
ее глазах, я подумала: «Как ты посмела?». Тяжелой, разъедающей все
нутро волной внутри меня поднималась ярость.