
- Я тебя столько лет ждала, братик.
Чуяло сердечко, что жив ты, не побили тебя, младенца, со всеми – да
как на дите несмышленое рука сабельку вострую поднимет – это душу
нечистому совсем отдать нужно.
Монашка отпрянула от него – они
сидели на лавке, обнявшись, перекрестилась, и снова прильнула к его
плечу, поглаживая ладонью шею. Тихо сказала, напевно, но в голосе
прорезалась твердость.
- Совсем ты обасурманился, Ванечка –
лукавого помянула, а ты не перекрестился. Чти молитвы, крест на
себя возлагай, чтобы людишки, в грехах погрязшие, постоянно видели,
что господина нашего небесного Иисуса Христа чтишь. Понимаю, что
воин ты, а раз оружием бога защищаешь, то это вместо молитвы
служба. Но прислушайся ко мне, сестрице твоей неразумной – так
лучше будет для рода нашего, ведь ты Старицкий удельный князь. И не
только - законный царь по праву рождения своего, прадед твой Иоанн
Васильевич первым государем всей земли Русской был!
Иван похолодел – от слов сестрицы
кровью несло, большой кровью. Мало того, что самозванцем поневоле
стал, так теперь его на манер Лжедмитрия использовать могут – а оно
надо?!
- В нынешней ситуации притязания на
трон выдвигать, Машенька милая, смерти подобно – и так два царя на
Руси, и еще третий появится. У меня ни кола, ни двора, казны и
войска тоже нет, в кошельке два рубля, ничего не знаю, всю жизнь за
морем-океаном провел. Сожрут нас с тобою моментально, сестрица, и
не подавятся. Нет, в цари мне никак нельзя…
- Умница ты моя, - монашка поцеловала
его в лоб, погладила по щеке, - ты правильно мыслишь – в цари никак
нельзя. Но вот удельное княжество наше родовое получить можно. Его
же царь Иоанн Васильевич, чтоб ему на сковороде жариться, прости
господи, княжество отцовское в опричнину взял, с городами нашими
Старицей, Алексином и Вереей. А батюшке нашему взамен Дмитров,
Боровск, Звенигород и Стародуб отписал, со всеми деревеньками и
землями. Хитер, окаянный – лишил поддержки народа, что верой и
правдой роду нашему служил.
Не монашка сидела сейчас рядом с ним,
нет – преобразилась «сестрица» в одночасье. Ведь королевой была
Ливонской, и титула этого до сих пор не лишилась, хоть вдовствовала
давно, и в монастырь была заперта. Но характер так и выпирал из
нее, властный и решительный. Глаза полыхнули неукротимой яростью,
как лампы загорелись.