– Чай, за покупочкой? – спросил Иван Афанасьич, семеня ножками.
– Какие любопытные, – возразила Василиса.
– Отчего же любопытный? – сказал Петушков, торопливо размахивая руками. – Я совсем напротив… Так, знаете ли, – прибавил он поспешно, как будто эти три слова совершенно объяснили его мысль.
– А булочку мою скушали?
– Непременно-с, – возразил Петушков, – с особенным удовольствием.
Василиса продолжала идти да посмеиваться.
– Приятная сегодня погода, – продолжал Иван Афанасьич, – изволите часто гулять?
– Гуляем-с.
– Ах, как бы мне было желательно…
– Чего-с?
Девушки у нас выговаривают слово «чего-с» очень странно, как-то особенно резко и быстро… Куропатки так кричат по зарям.
– Погулять-с, знаете ли, с вами… за городом, что ли…
– Как можно!
– Отчего же не можно?
– Ах, какой вы, право!
– Но, позвольте…
Тут поравнялся с ними купчик-попрыгунчик с козлиной бородкой и пальцами, растопыренными в виде рогульки, чтобы рукава не сползали, в долгополом синеватом кафтане и теплом картузе, похожем на распухший арбуз. Петушков, ради приличия, отстал немного от Василисы, но тотчас же нагнал ее снова.
– Так как же? насчет прогулки-с?
Василиса лукаво посмотрела на него и опять засмеялась.
– Вы здешний?
– Здешний-с.
Василиса провела рукой по волосам и пошла потише. Иван Афанасьич улыбнулся и, внутренно замирая от робости, нагнулся немного набок и трепетной рукой обвил стан красавицы.
Василиса вскрикнула.
– Полноте, бесстыдники, на улицы.
– Ну, ну, ну, чего, – забормотал Иван Афанасьич.
– Полноте, говорят вам, на улицы… Не обиждайте.
– А… а… ах, какие же вы, – проговорил Петушков с укоризной, а сам покраснел до ушей.
Василиса остановилась.
– Ступайте себе, господин, ступайте… Петушков повиновался. Он пришел домой, целый час сидел неподвижно на стуле и даже трубки не курил. Наконец, он достал листок сероватой бумаги, очинил перо и после долгих соображений написал следующее письмо:
«Милостивая государыня
Василиса Тимофеевна!
Будучи от природы человек необидчивый, как же бы мог я вам причинить неприятность. Если же я и действительно перед вами виноват, то именно скажу вам: намеки г-на Бублицына меня к тому способствовали, чего я никак не ожидал. А впрочем, покорнейше прошу вас на меня не гневаться. Я человек чювствительный и всякую ласку весьма чювствую и благодарен. Не гневайтесь на меня, Василиса Тимофеевна, прошу вас покорнейше. Впрочем, с моим почтением пребываю