За полгода до того, когда похитили Лиама, принц Густав взорвался. Нет, не в прямом смысле. Хотя шуму тоже было много. Дело в том, что музыкальные пристрастия Густава сильно отличались от вкусов шестнадцати его старших братьев. Например, старшие принцы обожали балладу «Шестнадцать героев-принцев Штурмхагена». В этой балладе было все – и злая колдунья, и пять похищенных бардов, и шестнадцать юных героев-силачей. Не было там только Густава, семнадцатого и самого младшего штурмхагенского принца, и очень некстати, поскольку из всей этой компании только Густав и участвовал в спасении бардов. Так что Густаву баллада, мягко говоря, не нравилась. Не был он и большим поклонником баллады «Как Лига Принцев оказалась в дурацком положении» – мотив, которым заслушивались его старшие братцы. Раньше они целый год издевались над Густавом из-за того, что он не сумел спасти Рапунцель, а теперь были счастливы, что у них появился новый повод его дразнить.
Дразнили они его без устали. Они не давали Густаву забыть, что Разбойничий Король – который, как теперь было известно всему свету, оказался всегонавсего десятилетним мальчишкой – умудрился ограбить его на глазах у тысячи свидетелей. Принц Зигфрид (№ 7) брызгал на Густава протертой кашкой для младенцев. Освальд (№ 9) пугал его воплями «Только не смотри вниз! За тобой ползет грудничок!». А Альвар (№ 3) даже приколол ему к спине табличку с надписью «Собственность Разбойничьего Короля, нашедшему просьба вернуть в коробку для игрушек». И каждый раз Густав скрипел зубами, шипел что-то неразборчивое и уходил, топая ногами, – и для него это было просто неимоверное самообладание. Хотя рост Густава достигал отметки в шесть футов пять дюймов, а бицепсы были размером с арбуз, в семье он был самым субтильным. Старшие братья глумились над ним чуть ли не с рождения, и раньше на их выходки Густав отвечал ударами кулаков, швырянием мебели, а иногда старой доброй атакой лоб в лоб (в прямом смысле). Однако за прошлый год он стал другим человеком. Он повзрослел. И дал себе зарок, что никогда не позволит братьям разозлить его.
Однако он сам себя обманывал. Раз и навсегда отказаться от припадков ярости Густав не мог – как вулкан не может дать честное слово, что больше никогда не будет извергаться. В конце концов Густав утратил присутствие духа – и случилось это в день рождения братьев (который все шестнадцать праздновали в один день, поскольку родились двумя восьмернями с разницей ровно в год).