Куси вздрогнул, пораженный тем оцепенением, которое охватывает нас, когда обстоятельство, которое оставалось нам непонятно, хотя долго находилось перед нашими глазами, вдруг является в настоящем своем свете.
– Это невозможно! – вскричал он. – Ты лжешь, негодяй!
– Я лгу? Ха-ха-ха! Если бы я лгал, вы проглотили бы мое известие без такой гримасы, сир де Куси. Но истина всегда пугает безумцев, а это истина. Когда граф Тибо приехал к вам в Палестину, не был ли он весел как зяблик? Не продолжалась ли его веселость до тех пор, пока он не узнал о замужестве Агнессы Меранской? В тот день, в вашей палатке, не сделался ли он при этой вести бледнее своего белого плаща? Не с тех ли пор граф похудел и иссох, и постоянно печален как сова? Ха-ха-ха!
– Перестань насмехаться, негодяй! – сказал Куси строгим тоном. – И знай, что если даже Тибо и любит королеву, то по законам чести – как множество иных благородных рыцарей, которые посвятили свое сердце, свое копье и свои песни знаменитым принцессам, не тая ни малейшей мысли, способной опозорить их.
– Ха-ха-ха! – заливался Галлон. – Ха-ха-ха!
Видя, что на лице Куси собирается черными тучами гнев, Галлон вырвался от него и убежал с насмешливым хохотом. Но Куси не обратил на это внимания, до того он был озабочен услышанным.
«Возможно ли, чтобы я был слеп до такой степени? – думал он. – И в два года не приметил того, что этот шут узнал за одну минуту? Ах, д’Овернь, д’Овернь! Я жалею о тебе до глубины моего сердца, потому что если ты полюбил такую знатную и прелестную даму, то будешь любить ее до самой смерти! И любить без надежды, я тебя знаю: ты не захочешь обесславить ее и предпочтешь умереть, чем толкнуть ее на поступок, который унизил бы ее в твоих же глазах. А Филипп, как он ревнив! Я не хотел бы в обмен на целое герцогство любить без надежды. Но что ни случилось бы, д’Овернь, ты найдешь меня рядом. Если я не смогу разделить твое состояние, то смогу по крайней мере разделить твои опасности и не брошу тебя.