– Но если не напоминать… Жизнь течет своим чередом, зачем ее отравлять?
– А почему же отравлять? Может быть, этот праздник говорит о большем, чем еда на столе, ароматы и музыка. Может быть, это знаки, символы.
– Какие символы?
– Хорошие. «Остров сокровищ» читал?
– Да, кажется, в детстве.
– Написал Стивенсон. Он еще был поэтом. Вот послушай, я про себя часто повторяю, когда смотрю на тихое море на рассвете, или когда медленно еду по горному шоссе в Константину, после дождя. А вокруг такая густая свежесть, так все зелено, буйно:
Я говорю гадалке:
«Что-то никак не пойму,
Раз всем помирать придется и вообще пропадать всему – Зачем этот мир прекрасен и как праздничный стол накрыт?» «Легко загадки загадывать», – гадалка мне говорит[3].
Жизнь, Андрюш, это праздник, который всегда с тобой. Никто нас не расстреляет, никто не уничтожит, потому что это невозможно.
Он произнес последние слова еле слышно, но так уверенно и спокойно, – пишет A.B., – что я всей душой поверил ему в ту минуту. Не невозможности расстрела, но в невозможность конца».
Мы замолчали. NN смотрел в иллюминатор. И когда снова заговорил, то не повернул головы. Так и обращался к редкой, в просветах, пелене облаков и к Атласскому хребту вдали. Я вытянул шею между ним и передним креслом, чтобы его расслышать.
– А вот убийца Столыпина Дмитрий Богров после объявления ему смертного приговора, который приводился в исполнение через несколько часов, на вопрос о его последнем желании ответил, что заказывает обед из ресторана. Из какого-то хорошего киевского ресторана. Накануне покушения на Петра Аркадьевича, в театре, он обедал с Троцким. Троцкий бесследно исчез. Не из того ли самого ресторана заказан был обед? Богров, можно предположить, оставался во время допросов и приговора во фраке. Взяли его сразу после выстрелов в зале, он направлялся по проходу к выходу. И вот он, во фраке, в уже несвежей манишке, повязав салфетку, весь этот привезенный дымящийся обед обстоятельно и неспешно съел.
NN взглянул на меня, лицо его выражало боль.
– Он был псих?
– Я думаю, все медкомиссии во всем мире сделали бы по его поводу одно единодушное заключение: практически здоров. Если в меня или в тебя будет целиться из пистолета актер с экрана, обедать он нам не помешает. Неприятно, разумеется, но, в конце концов, не более чем иллюзия, мираж. Жить по-настоящему можно только в уверенности, что не прервется жизнь.