– Черт, Карл, опять ты со своими шуточками! – огрызнулся Вебер.
Гейнц тоже был тут, сидел хохотал на скамье.
– Сейчас еще и мы тебе добавим, раз уж у тебя такой день сегодня, – сказал Клемперер, не изменяя рассудительной аландовской интонации.
Веберу было все равно, как перемесили его внутри.
– Да что хотите делайте…Мало дала, – ответил он.
– Он раскаялся, пошли, Карл, пусть занимается. Вебер, потом у тебя фортепиано, я зайду послушать. Аланд сказал, чтобы ты быстро 21-й, 23-й, 24-й Моцарта восстановил. А вечером я с тобой еще посижу у органа, чтоб тебе жизнь раем не казалась.
Вебер вспомнил, посмотрел в смеющиеся глаза Гейнца.
– Так это правда, Гейнц?
– Про орган? Не думаю, что господину генералу хотелось сегодня с тобой пошутить. Фенрих, работать, как проклятому, и по своей воле даже не дышать.
– Гейнц, я такая скотина…
– Это не новость. Будешь своевольничать – окажешься в подвале, и надолго. Так что изобрази на лице максимум послушания, а в поступках осмысленной деятельности. Пока Аланд планирует, что ты через неделю играешь Моцарта в Школе Музыки. Причем с Ленцем, Вебер, то есть с оркестром. Давай, подзарядись как следует, потому что рассвет для тебя сегодня наступит не скоро.
– Гейнц… Это правда, с оркестром?
– Карл, пошли отсюда, а то он сейчас еще слово скажет, и я его точно отлуплю, так, что играть не сможет. К жене ни ногой, Вебер, слышал, что Агнес сказала?
– Да.
– Не знаю, что ты с Аландом сделал, но Агнес молодец, жаль, что он ее столько времени прятал. Она бы из тебя давно человека сделала – от одной любви к своему генералу. Ты, кроме женщин, все равно никого не признаешь.
Они ушли. Вебер, как на веревке, выволок себя на середину зала, сел для концентрации, словно готовился к поединку. Это и был поединок его растрепанной, несуразной души, снаружи его собирало, сжимало, вгоняло в форму, а внутри все рвалось в разные стороны, Вебер всадил оба кулака в пол.
Почему-то увидел, как он в своем светлом концертном костюме, обувает сверкающий концертный ботинок, тот самый, которым сегодня вдруг получил от Агнес. Ему стало смешно, и в душу его хлынул завораживающий, ослепительный Моцарт. Тело, наконец, освободилось. Вебер встал в стойку для упражнений, несколько раз оглянулся на двери, ему все казалось, что Аланд здесь и внимательно смотрит на него.