– Я всё сделаю, отец, Моцарта сыграю. Я дурак… Не смотри на меня так, у меня ни руки, ни ноги не шевелятся. Мне стыдно, мне ужасно стыдно перед всеми вами, отец. Сделай что угодно со мной, я хочу быть таким, как вы.
Гейнц через час явился за ним, повёл в зал, Вебер отмалчивался, посматривал на окна Абеля, за которыми теперь было пристанище Анечки. Гейнц комментировал инцидент с ботинком, решительность Агнес, и допытывался, что же Вебер такого выдающегося совершил.
За роялем стало спокойнее, Гейнц отвлекся, для него существовал уже только Моцарт. Гейнц превратился в строгого учителя, посыпались его блестящие комментарии, Вебер внутрь себя улыбался, чувствуя, как все больше музыка растворяет все нелепости, казусы и недоразумения сегодняшнего дня. Гейнц молча стал бродить рядом, выслушивая игру, то, что он молчал, означало только одно – музыка его поглотила. Когда Вебер снимал руки с клавиатуры, Гейнц подходил, что-то переигрывал вслед за Вебером на втором инструменте, и это было так хорошо, Вебер ловил каждую интонацию, каждый поворот музыкальной мысли Гейнца.
Гейнц первый увидел Аланда, спрыгнул со сцены, взлетел по лестнице, о чем-то с Аландом пару минут глухо переговаривался.
– Иди, Гейнц, займись своими делами, я сам послушаю, – это то, что Вебер услышал.
В присутствии Аланда заниматься Вебер спокойно никогда не мог. Кроме Гейнца (и как выяснилось, Абеля) в Корпусе мало кто мог похвастаться, что часто слышал игру Аланда, но то, что Вебер слышал, ставило для него Аланда на недосягаемый пьедестал.
– Продолжай, – сказал он Веберу и сел на свое место в последнем ряду. Вебер играл, Аланд за всю игру не проронил ни слова. Вебер, так ни разу и не посмевший взглянуть в глаза Аланду, на себе его взгляд чувствовал постоянно.
– Неплохо, – сказал Аланд, поднимаясь и направляясь к дверям. – К жене зайди, пообедай с ней, потом к Гейнцу на единоборства и за орган.
В спину Аланду Вебер смотрел во все глаза, то, что он шел медленно, сутулился, и голос его звучал как отраженный другим измерением – в этом был виноват Вебер. Не так безупречно Вебер сыграл сейчас, Аланд мог бы, и не без оснований, откомментировать все его ляпы, но Вебер сам их остро при Аланде ощущал. Аланд ничего не сказал. Вебер их исправит, сегодня же, ночью, когда угодно, но завтра он их не допустит.