– Это как-то нехорошо, Гейнц. Не заводись. Ленц разрешит?
– Уже разрешил.
– У меня своих программ навалом. Я сыграю с тобой, только чтоб это не стало правилом.
– У тебя концерт через неделю, я тебя натаскаю, если ты думаешь, что ты не успеешь. Не хочешь – не надо, но с Венцелем я играть не пойду.
– Давай завтра решим, кто пойдет на сцену, лучше б ты Венцеля сюда приволок и все ему растолковал, он у тебя не один раз заявлен в программах. Аланд не мог тебе поставить пианистом полного дурака, Гейнц.
– Ничего до завтра там измениться не может, не говорю о том, что о клавесине этот блаженный отрок вообще не имеет понятия.
– Гейнц, давай поиграем до ночи, я договорился, что на ночь я занимаю орган.
– Завтра можешь поехать, не мешай все в кучу, а то, что будет в твоей голове?
– Ничего, я пока на орган не буду настраиваться, просто съезжу, позанимаюсь.
– Делай, что хочешь, будешь готов – зови меня. Я вижу, что ты на меня рассердился, но знал бы ты, как рассердился я. Мало того, что он понятия не имел, что играет, он с листа играет кое-как. Да они еще с Ленцем и болтали во время игры. Я такого не видел.
– Я не рассердился, Гейнц, но я же не буду на всех концертах с Венцелем играть вместо него.
– Почему? Может, Аланд для того его и поставил, чтобы ты побольше поиграл, уж Аланд знал, что я с Венцелем никогда играть не буду.
– Гейнц, ты ноты там оставил?
– Венцель забрал с перепугу.
– Не надо, я помню. Может, и здесь найдем, Генделя видел.
– Вебер, почему тебя так огорчает моя просьба?
– Не знаю. Что-то не так. Работы много.
– Я кофе выпью, у меня уже под коленями холод, двое суток, если не больше – одни только великие дела. Я быстро, Вебер, меня тошнит от всего, что я там увидел.
– Поешь нормально, тебе надо отдохнуть от всего этого, позови меня сам. Ты словно принес на себе какую-то дрянь оттуда.
– С головы до ног ею обвешан, Вебер, я тебе о том и говорю. Какой-то фраер профессорского вида даже к форме придрался и выгнал меня вон из зала. Оказывается, офицер – это стыдно, это плебейство, даже своего заморыша-скрипача мне послушать не дал. Сообразил, что я «аландовский», это у них ругательство, Вебер, так что просто не будет.
– Нас хорошо принимали.
– Потому что Аланд в зале сидел. Посмотрел бы я на того из них, кто при нем бы о нем дурно отозвался.