– Ему лучше. Агнес – волшебница, – также тихо ответил Вебер и поставил пакеты.
– Мне нужно туда поехать?
– Агнес не говорила, и я завтра к обеду возвращаюсь.
– Цветы в машине? Можешь выйти через кухню, эта дверь открыта.
– Я и тебе цветы привез. Только я не знаю, что тебе дарил Кох. Извини, я привез тебе белые лилии – по старой памяти. Ты меня не выгонишь?
– Конечно, нет.
Вебер еще раз вошел в дом, теперь с букетами. Альку пересадил себе на руку, озадачил его игрушечным лохматым щенком, отдал лилии Анне-Марии, к жене приник вместе с букетом, и видел, с каким серьезным любопытством Алька созерцает их долгий поцелуй. Алька трогает диковинно заросшую щеку Вебера – с самого концерта про бритву так и не вспомнил, протискивает пальчики между их лицами, пытается подставить им своё. На щетину Вебера смеется: «как у собачки», предлагает им поцеловать своего щенка, принимая и его в свою семью, тычет на его мохнатые щеки щенка и говорит: «как у папы».
– Ты как беглый каторжник, – шепотом говорит Аня, глаза ее смеются счастьем.
– Я и есть беглый каторжник…
Аня идет ставить цветы, поправляет волосы. Вебер идет за ней, неся Альку на руках, он не способен от неё отойти. Анна-Мария зовет Альку. Предлагает ему показать собачке дом и сад, иначе собачке будет страшно и непонятно. Алька охотно берет Анну-Марию за руку и следует за ней, по пути объясняя игрушке, что «это – папа», что «папа-приехал», что «это – кухня», а «это – окно»… А за окном – канадская сирень. Вся сирень отцвела, а эта цветёт позже и красивее всех, и потому собачка ее посмотрит, понюхает, дядя Вильгельм такую сирень нарисовал. А дядя Вильгельм – вот, показывает на портреты-фотографии – это дед Аланд так придумал, что здесь никого, кроме мамы, Агнес и тети Анны-Марии нет, а на самом деле – все здесь: и дядя Абелёчек, и Гейнцек, и Карл, и Вильгельм, и папа тоже есть.
– Тетя Анна-Мария, а собачкин портрет мы повесим?
– Мы тебя сфотографируем с твоим новым другом и портрет непременно повесим. Как собачку зовут?..
Они выходят в сад, Вебер видит только глаза жены.
– Ты всего-то три дня нас не видел…
– Я думал, это продлится вечность, это и была вечность. Я совсем не могу без вас. Это были не дни, я не знаю, что это было!.. Альберт вырос, он стал лучше говорить…
– Перестань целоваться. Мне неудобно. Вильгельм никогда бы не стал так себя вести со своей женой на людях.