Гейнц отставил тарелку, поел он хорошо, с вернувшимся аппетитом. Встал, повел плечами.
– А ничего, – сказал он. – Как ничего и не было.
– Вот пусть идет и играет сам, симулянт чертов… – сказал Вебер.
– Ты давай к Ленцу поезжай, он тебе хорошенько всыплет за меня. А мне нужно окрепнуть – сам говорил. Он уже может ехать, да, фрау Агнес?
Агнес, приобняв плечи Вебера, вышла с ним, подробно объясняя, что и кому сказать, где и когда ему следует появиться.
– Работай спокойно, дорогой. Ты такой молодец…
Сродни детскому утешению, но, когда Агнесс так говорила, все казалось на свете снова не так уж плохо.
* * *
С отъездом Гейнца и Агнес дни потянулись беспросветной серой чередой, концерты казались буднями. Вебер отсчитывал в уме дни за днями, неделю за неделей. Никто не приезжал, не звонил, кроме Ленца, который не забывал накануне концерта непременно уточнить, все ли у Вебера в порядке, играет ли он завтра, словно хоть раз Вебер его подвел.
Такого вакуума давно не было. Ночью за органом ему виделся то Абель, то Аланд, то Алькино лицо у окна или сияющие счастьем Анечкины глаза. Все это было где-то далеко. Он знал, что, если хоть раз он позволит себе пренебречь своими обязанностями, все сорвется. Мечты его провести хоть неделю со всеми на даче были надежно погребены графиком из трех-четырех концертов в неделю. Приходилось ехать то в один город, то в другой – и все исключительно в другую сторону.
Впереди была череда фортепианных концертов Моцарта с оркестром, – почему-то Вебер опасался их больше всего, хоть играть их было одно удовольствие. Слишком много всего стояло за ними.
– Гейнц сволочь, – сам себе объяснял Вебер, – можно подумать, он там пластом лежит, пусть не играет, но хоть заехать на пару часов – мог?
Эти сентенции вслух нисколько не утешали.
– Что-то ты нервничаешь, Рудольф, – перед концертом сказал Ленц, видя, как Вебер мнет руку в руке, стоя у кулис, когда оркестр расселся, и конферансье готовился к выходу.
– Господин Ленц, Вам никто не звонил из наших?
– О чем ты думаешь, Вебер? Разве об этом думают, идя на сцену? – Ленц сказал это, почему-то посмеиваясь, и доверительно положил на плечо Веберу руку. – Звонили, Вебер, все хорошо, Гейнц стремительно выздоравливает.
Ленц засмеялся и пошел на сцену. Объявляли солиста, нужно идти. Вебер толкнулся лопатками от стены. Он знал, что на сцене он сразу успокоится и забудет обо всем, кроме Моцарта в нем ничего не останется.