– Вы невыносимо загадочны для меня. Кажется, целый год имею приятную возможность обсуждать с вами все на свете, а о вас до сих пор мне неизвестно почти ничего.
Ротмунд согласно закивал, устремив взор поверх глаз монаха, на каменную кладку стены.
– Вы верно говорите. Но мне не хотелось тревожить вас своими тяготами. Каждый человек имеет право не пускать к себе в душу чужие печали, и дело тут не в черствости и сухости, в нежелании понять другого. Вам по долгу службы приходиться ежедневно освобождать людей от коросты грехов. К чему выслушивать еще и мои жалобы?.. Да я и позабыл привычку открывать людям свои думы. Я редко обладаю роскошью общения, вот так вот, запросто, без оглядки на то, что будут неверно истолкованы мои слова.
У Маркуса аж сердце заныло, потому что он чувствовал точь-в-точь то же самое!
– Вы, наверное, желаете насытить любопытство касательно моей частной… жизни? Сравнить услышанное с реальным положением дел?.. – терпеливо и неторопливо, в обычном темпе их ночных бесед, выяснял предпосылки Ротмунд, и его волшебные глаза искрились в свете лампы.
– Да, – не без труда согласился Маркус. – В какой-то мере я постоянно отмечаю, как перекликаются наши с вами взгляды, сужденья, образ… жизни даже.
– Надеюсь, вы не находите в этом ничего дурного?..
– Нет, ну, что вы!
– Спасибо, – поблагодарил с поклоном Ротмунд. – Остановите меня, если я затрону вещи, кажущиеся вам неприличными. Я действительно обитаю в замке Ротмунд более четырех сотен лет. И за все это время у меня не было ни жены, ни наложницы в том смысле, как это понимают люди. Я отличаюсь от обычных людей не только обликом и запретами, установленными природой. Боюсь, мне незнакома любовь в человеческом ее эквиваленте – с ее обязательным половым влечением. Люди любят друг друга, чтобы зачинать детей, чтоб черпать удовольствие от интимной близости. Я не нахожу в соитии ни капли эстетического блаженства. Ко мне обращались многие, и смиренно просили, и угрожали. Я нравлюсь многим в Городе, но их влюбленность я принимаю только в виде ухаживаний и бескорыстной заботы. Мне противна животная слепая страсть. Я ее избегаю. Я не наивен; я смею утверждать, что знаю этот мир. Я говорю, что достаточно насмотрелся на людей, их хитрости и уловки. Не одни только женщины и девушки искали моего внимания, надеялись на взаимность. Некоторые мужчины и юные пажи клялись звездами и солнцем, что лучше умрут, чем услышат 'нет'. Однако, все они вынуждены были смирить свои порывы. Я не зря заговорил об этом, – глаза Ротмунда распахнулись и, просвеченные огнем лампы, поймали Маркуса с поличным. Монах вздрогнул, но замаскировать выражение лица не успел. Ульш мягко продолжил, как ни в чем не бывало: