Такого
выражения на лице: смесь глубокого ошеломления и некоей прострации
я никогда в своей той жизни не встречала. Отец Эльхам, а теперь и
мой, просто замер. Тело его одеревенело, глаза выпучились, а рот
чуть приоткрылся.
- Горн! -
в помещении появилось ещё одно действующее лицо - моя мать, Газиса.
С трудом повернув голову в её сторону, смогла оценить внешний вид
женщины: выглядела она изрядно пожёванной, иного слова и не
подобрать! Порванное в разных местах грязное платье, испачканное
лицо, кровоточащая рана над бровью. Да и вообще её натуральным
образом трясло. Интересно, а где Рондгул?
-
Ма-мм-ма, - едва слышно проскрежетала я, и тут в нашем полку
прибыло: Газиса замерла неподвижным изваянием со вскинутой рукой,
коей она хотела, наверное, откинуть толстую прядь волос, упавшую на
один глаз.
Именно
этого эффекта я добивалась: оба родителя потрясённо замерли, и ,
кажется, даже не думали отмирать.
- Горн, -
наконец-то позвала мужа Газиса, - у нашей дочери это...
глаза...
- Да... а
ещё она говорит, - чуть помедлив, ответил отец.
Что там с
моими глазами? Ремарка матери встревожила: неужто стали алыми, как
у древней вампирши? Бр-р, ужас-то какой!
- Синие,
как воды Ньеры, - хором прошептали родители, а Газиса метнулась в
нашу сторону и склонилась надо мной.
Синие - не
красные, такую перемену как-нибудь переживу!
- Дочка,
ты меня понимаешь? - с отчаянной надеждой прошептала она,
протягивая ко мне руку и нежно смахивая прядь с моего
лица.
- Д-да, -
просипела я, буквально выталкивая из себя ещё одно слово. Ох, их
было всего три, а язык уже кажется неподъёмным. А ещё я протянула
руку, до предела напрягая слабые мышцы, сцепив зубы до скрипа, но
всё-таки смогла коснуться тонкой кисти мамы.
Как много
в этом слове! Целый мир, вся вселенная. У меня когда-то тоже была
мама. Сейчас я её плохо помнила: какие-то невнятные, размытые
образы, лишь запах отпечатался навечно: аромат ванильной булочки.
Мама так вкусно ими пахла... От нахлынувших чувств я заплакала.
Слёзы текли по щекам и горячими каплями падали на руки моего нового
папы.
Ноги
Газисы подкосились, она рухнула на пол подле нас и обхватила моё
тело своими руками. И тихо заплакала, но не отчаянно-надрывно, а
как-то иначе. Согревающе.
Сморгнув
слёзы, мешавшие подглядывать сквозь полуприкрытые ресницы,
посмотрела на отца: лицо не просто правителя, но лицо обыкновенного
мужчины, родителя, черты смягчились, в глазах любовь, да такая, что
я вдруг решила защищать свою маленькую семью до последнего вздоха.
Эти двое любили больную девочку просто потому, что она их дочь, не
боясь слов шаманки, не оглядываясь на мнение окружающих. Растили в
заботе и купали безучастную Шариз в лучах своей любви. Только про
Рондгула позабыли, мальчик рос сам по себе, чувствуя себя лишним. А
этого не должно было быть.