«Дурак…» – напоследок повторил юноша, дойдя до последнего пирса, где заборы и склады преградили дорогу. Вздохнув, он опустился на край причала и свесил ноги. На воде плавали маслянистые пятна, меж ними отражались подошвы его сандалий и худое скуластое лицо под встрепанными черными кудрями. Глаза, в жизни теплые, карие и задорные, там, в воде, казались черными провалами.
Должно быть, он задремал, прислонившись спиной к нагретому солнцем кнехту, потому что следующее, что он услышал, было:
– Пошел вон, попрошайка! Убирайся!
Над ним стоял бородатый мужик в зеленом халате, уже отведя ногу для хорошего пинка. За спиной незнакомца покоился на плечах носильщиков паланкин. Пока, слава богам, пустой – не хватало еще перейти дорогу достойному.
Вскочив на ноги, Джен хотел поклониться, но увидел, что ругательства застряли в глотке распорядителя. Лицо бородача скривилось, словно тот надкусил недозрелый лимон, взгляд его метнулся поверх плеча юноши.
Джен обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как навстречу идет широкоплечий человек в черном. Юноша не успел его как следует разглядеть, лишь на мгновение в лицо пахнуло терпким запахом благовоний. Проходя мимо, вельможа положил Джену руку на плечо, словно говоря: «Все в порядке, он мне не помешал», – и вот он удаляется, и все, что можно увидеть, – черные одежды и стянутые в косу темные волосы. Бородач-распорядитель угодливо семенил следом, расторопные слуги поспешили опустить носилки.
Еще не сбросив оковы дремы, Джен наблюдал, как паланкин тронулся в путь, а вровень с ним бежали выряженные, как на парад, охранники. Юноша обернулся к реке – и сонная одурь мигом выветрилась из головы. Зачем угадывать эмблему на вымпеле быстроходной галеры? Знамя было черным. В последние двадцать лет знамя этого цвета поднимали самые близкие к царской семье люди.
Черное знамя Азаса.
«Стоило вернуться пораньше», – подумал юноша, едва завидев родную калитку. А ну как Сахра приходила и снова сбежала в свой притон?
В крохотном дворике в последнее время росли два чахлых тамариска: ни цветов, ни лекарственных трав. Джен преодолел его бегом и, ворвавшись в дом, прислушался, не раздастся ли звонкий голос сестры. Тихо, душно и полутемно, только гудит сонный шмель. Сердце юноши упало. Но было и малодушное облегчение: Сахры нет, а значит, объяснения откладываются на потом.