Он нашел отца в задней комнате, отгороженной цветастой льняной занавеской. Лежа на широкой скамье, старик читал. Кислый запах болезни пропитал все щели в бывшей мастерской, и Джен первым делом кинулся раскрывать ставни. Только когда снопы закатного света упали на порядком выцветшую бумагу, старик заметил сына.
– Как ты? – глухо поинтересовался Джен.
– Лучше. Гораздо лучше, – отец беззубо улыбнулся. – Чувствую, скоро смогу вернуться к делу.
Юноша отвернулся. Посмотришь на старика – обычный человек, разве что отощал совсем… а потом ляпнет такое, что впору хвататься за голову. Иногда отец не узнавал Джена, ночами вскрикивал от одному ему ведомых кошмаров, а днем прогонял сына, складывая пальцы в жест защиты от зла. Чаще всего он звал мать и удивлялся, почему та не приходит. Поначалу парень еще напоминал, что мать умерла, но вскоре понял, что толку никакого, а потому отвечал наобум или отмалчивался. Старик мог накричать, но чаще успокаивался, словно позабыв, о чем спрашивал.
– Это хорошо, – пробубнил Джен. – Дело – это очень хорошо.
В прошлой жизни, когда была жива мать, чудак и мечтатель Зейд решил, что ему нужен очаг для зелий, и потому мастерская его будет располагаться на кухне, и жить он станет там же. Поэтому парень мог, не отходя от больного, крошить овощи, чистить рыбу и краем уха слушать трескотню отца.
Тот вещал о веках до Завоевания, о джунглях и иноземных богах. Джен кивал и поддакивал. Он давно понял, что старик умирает, и каждый вечер честно слушал все, какую бы ерунду тот ни плел. Он пытался рассказать отцу новости, спорил и нередко засыпал прямо здесь же, на полу подле ложа. По сути, вся его жизнь – его и Сахры – свелась к тому, чтобы выстроить иллюзию спокойного угасания. Будто старик, не запнувшись, прошел отмеренный путь и теперь может откинуться на подушки и отправиться в странствие по миру теней.
– Как дела у Сахры? – спросил Джен, наблюдая, как отец ест. Старик с достоинством проглотил и лишь тогда ответил:
– Откуда мне знать? Я ее неделю не видел.
– Ты уверен? Она собиралась сегодня зайти.
– Может, я стар и слаб, но не выжил из ума, – сварливо откликнулся отец и вновь принялся за еду. – Кстати, вкусно. Твоя мать и то готовила похуже.
Юноша опустил голову, чтобы не выдать страх. От него не ускользнуло отцовское «готовила» – значит, старик в ясном уме. И, стало быть, Сахра вправду не приходила.