Неужели не выходили книги, которые рассказывали бы правду о
Зоне, например, мемуары настоящих авантюристов? Выходили, конечно.
Но их было гораздо меньше, чем всяческого приключенческого «чтива»,
просто потому, что очень немногие авантюристы возвращались в
нормальный мир к нормальной жизни и могли поведать о своём опыте,
большинство в Зоне же и завершали свой жизненный путь. А в кратких
перерывах между авантюрами и на привалах особо мемуары не
попишешь.
Но даже те книги, что появлялись, редко пользовались особым
спросом у массовой аудитории и чаще всего печатались мизерными
тиражами. Поп-культура рулила. Читать о крутых героях, которые
валят мутантов пачками направо и налево, обывателю было гораздо
интереснее, чем узнавать правду о Зоне. Напрасны попытки сделать
глубины доступными каждому, а истина, как известно, всегда скрыта в
глубине…
После разговора с Русом, Ярый прошёл в деревню, где находились
другие авантюристы. Сперва он направился к барыге Ферапонту, и
спихнул тому «бисквит» и всякую мелочь вроде «друзы», а также
восполнил запас патронов к «калашникову».
Когда Ярый вышел из бункера Ферапонта, к нему, почувствовав по
его настроению, что сделка прошла успешно, и авантюрист срубил
неплохой куш, подвалил один местный торчок и попросил одолжить
денег. Наркота, к сожалению, как и в любом другом месте, в Зоне
тоже водилась. В основном на иглу старались подсадить молодых
авантюристов бандиты, потому что из наркозависимого можно было
вытянуть гораздо больше денег, чем из обычного бродяги. Правда,
этот способ являлся очень недолгосрочным, ведь наркоман –
никудышный авантюрист. К тому же наркотики, которые бандиты толкали
авантюристам, были крайне неважного качества («цимус» приберегали
«только для своих»), и даже одна-две дозы такого дерьма могли
причинить непоправимый ущерб здоровью.
Торчок клянчил, упрашивал, клятвенно божился отдать через месяц,
через неделю, а может, даже и раньше. Ярый знал, что никаким
обещаниям, даже самым искренним, верить нельзя. Тот, кто связался с
наркотиками – конченый человек. Существо, которое некогда было
неплохим авантюристом и знакомым Ярого, сейчас не вызывало у него
никаких чувств, кроме брезгливости. Ярый набрал побольше воздуха в
лёгкие и как можно грубее послал торчка на слово из трёх букв.
Иначе нельзя: если сразу не дать попрошайке понять, что здесь ему
ничего не светит, и хотя бы немного показать слабину, тот уже не
отвяжется, будет вымаливать до последнего, ползать на коленях. А
наблюдать это унизительное зрелище Ярому хотелось меньше всего.