— Нехорошо, когда спутник без имени.
Неправильно. Он уникален, а значит, должен чем-то выделяться среди
других. — Шарик затих, обдумывая мои слова, а я продолжил: —
Серхио, а ками и камии как связаны между собой?
— Как-как, обычно, — удивился тот. —
Камии — это женского полу особи, значит. А ками — мужского.
— Ого у них разница… — удивился я. —
И не страшно тебе, Шарик, с такой горой связываться?
— Страшно связываться с тобой. — Он
возмущенно переступил всеми лапами на моем плече. — Да только без
моего присмотра тебя быстро отправят на перерождение, а с тобой — и
меня. А камии — прекрасные спутницы: носят, кормят, заботятся и…
это самое… тоже регулярно перепадает. Тебе о таком только мечтать,
извращенец.
— Понятно. Она впереди с рюкзаком. Я
сзади — в рюкзаке. Не жизнь — мечта.
Я даже спрашивать не стал, как
выглядит «это самое», чтобы не получить психологическую травму. На
мой взгляд, извращенцем был как раз Шарик, потому что камия ками
может использовать только как вибратор, большую живую секс-игрушку,
которая подзаряжалась едой и которую постоянно приходилось таскать
с собой.
Только сейчас я вспомнил, что вчера
вечером напился. Шикарное, наверное, вино было, специально для
принца. А я его выжрал и даже вспомнить сегодня не могу, какое оно
было на вкус. Пустые бутылки валялись у костра, как укор моей
истерике. Сейчас от нее не осталось и следа, как будто я
окончательно принял случившееся. Голова не болела, и мое сознание
ощущало себя в ней довольно комфортно. Прежний хозяин тела ничего
своего не оставил, что облегчило вселение и мою совесть. Если ее
что-то и мучило, то только…
— Серхио, извини за вчерашнее.
— Глупости, дон Алехандро, —
отмахнулся он. — Разве я не понимаю? Сколько на вас вчера
навалилось всего. И на алтаре полежали и с королевскими солдатами
пофехтовали, и узнали и про своего настоящего отца, и про то, что
мать продала, — тоже. И это я еще молчу про бандитов, нападение
которых прямо тьфу по сравнению с остальным. С той же камией. Вы и
так столько держались. Для поэта — вообще замечательно.
— Ты еще и поэт? — хохотнул
Шарик.
— Тело поэта. Я — нет.
— И чего кривишься. Замечательное
тело. Дон Леон всегда выполнял обещанное. На тебя такой ритуал
потратил, не пожалел. Там одних ингров на тысячи доранов.
— Что ж его на себя не потратил?