Придерживая мою голову над тазиком, Алексей задал дурацкий
вопрос. — Ну, как ты?
— Я больше ничего не чувствую. Бу-э-э!
— ...здец! — Сказал капитан, глядя на подростка потерявшего
сознание.
***
Вызванный к Берии начальник следственного отдела то и дело
вытирал платком потеющий лоб и вспоминал заготовленные слова
оправданий.
— Товарищ народный комиссар, мои сотрудники следовали вашему
приказу о проведении полной проверки в отношении Николая Кувшинова,
но из-за повышенной секретности, они не были поставлены в
известность о его статусе и важности. Поступил сигнал от члена
военного совета и следователь был обяз ...
Нарком, перебивший отчитывающегося майора на середине слова,
ёмко высказался по поводу умственных способностей самого начальника
и всех его сотрудников. — Ты! Ты был поставлен в известность! Ты
должен был контролировать ход проверки!
— Но Кувшинов первым полез в драку, к тому же член военного
совета... — Майор снова не смог договорить. Инстинктивно отшатнулся
от резко вскочившего наркома, потерял равновесие и упал на пол.
— Сукин сын, — прошипел взбешённый Берия упавшему мужчине, —
если с Кувшиновым не наладится, я тебе лично голову откручу.
***
Дня через три, когда мне стало получше, капитан Фокин, по
приказу наркома теперь неотлучно находившийся рядом, соизволил
заняться моим просвещением. Ему притащили кипу газетных подшивок и
он, с утра до вечера, декламировал советскую прессу. С пафосом и
гордостью, сообщал о важных боях, шахтёрских забоях, колхозных
надоях и прочих свершений во всевозможных оях.
Выдержав неделю непрерывной политинформации я, понимая, что от
постоянных комунистических лозунгов и упоминаний Карла Маркса с
Лениным мне становится только хуже, попросил найти что-нибудь обо
мне. На следующий день, Фокин ознакомил меня с докладными и
сводками из моего дела, где упоминались мои хулиганства. В
частности, прослушал рапорт батальонного комиссара Симошенко, где
Григорий Прохорович описывал, как я сбил Юнкерса из пулемёта и наш
с Фёдором Михалычем многочасовой бой с чердака сельсовета. К
рапорту прилагалось представление к награде, подписанное
начальником штаба дивизии. А вот танковую колонну, что я
притормозил, приписали к себе какие-то левые артиллеристы. В той
сводке, где ими указывалось количество трофейной техники
захваченной на дороге, почему-то никто не упомянул, что она была
брошена замерзающими фрицами. Жлобы, хоть бы не врали, описывая как
готовили свою засаду и героическую победу. А за фашистский штаб, с
нашей стороны, подтверждений вообще не было, пришлось
довольствоваться переводом немецкого донесения, найденного в ходе
нашего контрнаступления. Алексей чуть ли не жмурился от
удовольствия, зачитывая список погибших офицеров вермахта.