— Приятного аппетита! — провозгласила Тео в равнодушную пустоту
кухни и мужественно сунула хлопья в рот. На вкус оно было
приблизительно так же, как и на вид: омерзительно, склизко и
несъедобно. Стараясь поменьше жевать, Тео проглотила первую ложку и
зачерпнула вторую.
— Пиньк! — тренькнул мессенджер. — Пиньк-пиньк-пиньк-пиньк!
Переложив ложку в левую руку, правой Тео перехватила
смартфон.
«Девлин перенес собрание на 9.30. Я изменила ваше расписание,
передвинула встречу с Робертсоном на 10.15».
О боже, какое счастье. Лишних сорок пять минут без старого хрена
Робертсона — это же праздник души.
«Я подаю апелляцию, квартира на Пятой авеню настолько же твоя,
насколько моя! Я не позволю тебе ограбить меня! Весь вечер тебе
звонил, какого черта ты не берешь трубку???»
Какого-какого… Потому что телефон на беззвучном, дебил!
«Ваш бывший муж подает апелляцию, чтобы доказать равные
имущественные права на квартиру. Перезвоните мне после 15.00, нужно
хотя бы приблизительно набросать стратегию защиты».
Ну, хоть кто-то на моей стороне. Правда, это всего лишь адвокат
— и на моей стороне он за сто пятьдесят баксов в час.
«Мойра сдала статистику по ипотеке. У нас завал с просрочками!
Приедешь — зайди, отберем дела для передачи в суд».
«Вчера прошли три судебных слушания. Решения в нашу пользу,
должников выселят в течение недели. Просмотри варианты по
реализации таунхаусов — там побыстрее нужно сделки заключать, пока
проект по дороге не приняли».
Раздраженным тычком схлопнув мессенджер, Тео сунула в рот
последнюю ложку хлопьев. Вкуса она уже не ощущала, жевала овсянку,
как размоченную целлюлозу.
«Ты мне уже неделю не звонишь! Я каждый день жду, волнуюсь, а ты
даже пять минут не находишь. Ты же знаешь, что у меня сердце! Мне
нельзя нервничать! Если не хочешь общаться с родной матерью — так и
скажи!».
— Алло, мам, привет, — выдохнула в гарнитуру Тео, проворачивая
ключ зажигания. Мотор ожил, огоньки на приборной панели вспыхнули
елочной гирляндой. Сдав задом, Тео вырулила со стоянки и
притормозила, дожидаясь просвета в плотном потоке машин. — Мам, не
придумывай ерунды. Ты же знаешь, какой у меня график. Когда я
вечером прихожу домой, не то что говорить — думать не могу.
— Конечно, я все понимаю, — голос у миссис Дюваль звенел
трагическим надломом. — Работа тебе дороже, чем родная мать.