— Мам, ну не начинай… Давай лучше на выходных встретимся,
поужинаем, поболтаем…
— На выходных? — мама сделала длинную паузу, словно припоминая,
чем же она планировала заниматься на выходных. Тео отлично знала ее
планы — телевизор, очередная бессмысленная уборка, заключающаяся в
протирании стерильно-чистых поверхностей, снова телевизор, а
вечером — рюмочка бурбона. Или две. Или бутылка. Как покатит. — Ну,
я не знаю-ю-ю-ю…
— Я очень соскучилась, — попыталась выровнять ситуацию Тео. — И
я правда хочу тебя увидеть.
— Я подумаю. И вечером тебе перезвоню, мы обо всем поговорим, —
отозвалась мать. Слова о том, что вечером Тео до смерти устает, в
сто первый раз скользнули по ее сознанию и улетели в космическую
пустоту, не оставив даже следа.
— Ну я же тебя просила! — раздраженно крутнув руль, Тео
перестроилась в левый ряд и включила поворотник. — Сто раз тебе
говорила, что вечером я не могу! Мам, у меня голова раскалывается и
горло болит от разговоров, все, что я хочу после работы — это хотя
бы пару часов тишины! Неужели так трудно это учитывать?
— Вот! — тут же взвилась мать. — В этом ты вся! Все должны
учитывать твои желания — звонить по расписанию, ходить на цыпочках,
разговаривать шепотом…
— Ну я же просто…
— И с Дугласом ты такая же была! Я, конечно, ничего не говорила,
но я все видела. Извини, моя дорогая, но от такой жены любой
нормальный мужчина сбежит. Ты же ни с кем не считаешься, думаешь
только о работе, ты не человек, а робот какой-то, с программой:
пип! пип! пип! — механическим голосом запищала в наушнике мать, и
каждое ее пиканье вонзалось в висок, как раскаленная спица. Мигрень
начиналась прямо с утра: накатила тошнота, губы онемели, перед
глазами поплыли призрачные радужные гало.
— Мам, я не могу разговаривать, — запинаясь, проговорила Тео.
Язык стал тяжелым и неповоротливым, он путался в звуках, залипал в
них, как гусеница в меду.
— Конечно, не можешь. Ты никогда не можешь! Для родной матери
десять минут не выкроишь! Почему я должна это терпеть?!
— Потому что я оплачиваю твои чертовы счета, — выплюнула в
микрофон Тео и сбросила звонок, вырвав гарнитуру из уха. Руки
тряслись, во рту было сухо и горько, как будто пилюлю без воды
разжевала.
Какого черта я делаю? — отстраненно, словно через новокаиновую
блокаду, подумала Тео. — Какого черта еду на эту работу? Чтобы
вышвырнуть из дома очередного идиота, не потянувшего ипотечный
платеж? Чтобы собачиться с Робертсоном, смеяться над тупыми
анекдотами Бигмена, выслушивать бесконечные сплетни о том, кто, где
кого и как — трахнул, подсидел, кинул. Оно мне надо?