За спиной у Верещагина стоял мальчик-курд с дощечкой для записей и мелом в руках. Он служил при таможне сразу и курьером, и писарем, и уборщиком верблюжьего дерьма. Мальчуган хмурил лоб и внимательно вслушивался в разговор взрослых, пытаясь постигнуть премудрости профессии таможенника. А может, контрабандиста.
– Послушай меня, Абдулла! – Верещагин убрал руки за спину, кувшина он даже не коснулся. – Запомни раз и навсегда: Верещагин мзду никогда не брал и не возьмет!
– Какая такая мзда? – фальшиво удивился Абдулла. – Это лучшее вино из жаркого Ирана! Попробуй, не обижай старого друга!
Верещагин и бровью не повел.
– Смотрю я на товары, Абдулла, и диву даюсь. Вино, шербет, рахат-лукум, индийский перец и кардамон, какое-то сирийское старье… Тебя что, Аллах наставил на путь истинный? Ты стал честным торгашом, Абдулла?
Абдулла принялся загибать узловатые пальцы:
– Дед мой водил караваны, отец водил караваны…
– А ты стал контрабандистом, – закончил за него Верещагин. Мальчик-курд, открыв рот, внимал беседе. – Виноват ты передо мной, Абдулла. Виноват, голубчик. Провез-таки два месяца назад дурь-траву. Половина Астрахани до сих пор с зелеными лицами ходит. Взыскание я получил, едва погон не лишился. Такие дела, дорогой.
Таможенник заглянул в развязанный тюк: экзотические сладости таяли на солнце. Да-а, за них в России заплатят приличные деньги. И за вино тоже. Вот только это не манера Абдуллы: обычным барышом ему не насытиться. Чего-то здесь не хватало…
– Я удивляюсь: как у вас, восточных торговцев, в одном караване может оказаться и китайский фарфор, и побрякушки из черного африканского дерева, и специи из Индии…
– На то мы и караванщики! – благостно ответил Абдулла.
– Да? Это отец твой, Ибрагим-ага, был достойным караванщиком, – проговорил Верещагин, развязывая следующий тюк.
– Верно. Поэтому он и умер бедным.
Верещагин оторвался от узлов, вопросительно поглядел на Абдуллу: мол, договаривай!
– Я знаю, что вы с моим отцом уважали друг друга, – продолжил Абдулла, – поэтому в спину твою еще никогда… случайно… не втыкался кинжал.
Секунду-другую они смотрели друг другу в глаза. Городской гарнизон, в котором маялась от тоски лихая рота лейтенанта Краюхина, был расположен на противоположном краю Пиджента. То есть в двух минутах ходьбы быстрым шагом от таможни. Громкий крик, свист или тем паче выстрел – и истосковавшаяся по запаху порохового дыма солдатня не заставит себя ждать. Об этом знал Верещагин, об этом знал и Абдулла.