- Да, конечно,
увидимся, - она коснулась пальцами губ. – Серёжа?
- Что?
- Что с тобой? Ты…
ты стал совсем другой после… ну, после того, как тебя эта
барбухайка афганская сбила. Я чувствую.
- Лучше или хуже?
– улыбнулся я.
- Не знаю, - она
покачала головой. – Другой. Старше, что ли. И не только. Знаешь… -
она помедлила, - давай ты пока не будешь меня провожать.
О как, подумал я,
такая маленькая, а уже женщина. Нутром почуяла чужака. Мама не
почуяла, сестра тоже, а она почуяла.
- Обиделась, что я
тебя поцеловал? Больше не буду, честное слово.
- Нет, не в этом
дело. Просто…Просто давай оставим всё это. На какое-то
время.
- Не вижу
препятствий, - сказал я. – Оставим, значит, оставим.
- Вот опять, -
сказала она.
- Что -
опять?
- Ты сказал «не
вижу препятствий». Раньше ты никогда так не говорил.
Да, подумал я,
прокол. Серёжа Ермолов так не говорил. А вот Кемрар Гели говорил. Я
просто сказал это по-русски. Хотя, что значит – прокол? Впереди
меня наверняка ждут гораздо более серьёзные проколы. Что ж теперь,
отказаться от грандиозных планов, которые уже начали понемногу
складываться в моей голове? Ни в коем случае. Иначе всё вообще не
интересно, и лучше бы я безвозвратно погиб там, на Гараде, в
машине, спасая выскочивших на дорогу детей.
Но я вернулся.
Думаю, не просто так. Должна быть какая-то цель у той силы, которая
меня вернула, и думаю, это достойная силгурда и человека
цель.
- Что ж, раньше не
говорил, теперь говорю. Не вижу ничего странного.
- А
походка?
- Что –
походка?
- У тебя походка
стала другая. Раньше ты ходил так, - она ссутулилась, вразвалочку,
косолапя, прошлась туда-сюда. – А теперь так, - распрямила плечи,
выровняла спину, и чуть ли не протанцевала по тротуару.
- Думаю, моторика
изменилась после травмы, - сказал я. – Наверное, так бывает. Не
знаю, я не врач.
- Моторика… -
повторила она. – Слово-то какое. Ладно, я пошла.
- Пока, - сказал
я.
Постоял, посмотрел
ей вслед (красивая походка и обещает стать ещё лучше через
год-другой), развернулся и отправился домой.
Рваный вышел из
кустов, когда я срезал дорогу через аллею, ведущую к гарнизонному
Дому офицеров. Я заметил его издалека, но продолжал идти, как
шёл.
Он преградил мне
путь.
Всё та же кепочка
набекрень, мятые коричневатые штаны, пыльные туфли со сбитыми
каблуками, и полотняная серая куртка поверх застиранной рубашки.
Под кепкой - неприятная ухмылка на тёмном лице, болотный взгляд, и
окурок в углу толстых рыхлых губ.