Пальцы на ногах поджимаются.
Я вся превращаюсь в оголенный, пламенеющий комок натянутого нерва.
Вдыхаю его вкус. Жадно напитываюсь. Чувствую себя, будто я сухой песок, и оживаю по-настоящему только под рваными толчками его языка. Под его руками, что уже легли на грудь собственническим жестом. Сжали ее огромными ладонями дикого зверя. Мужчины, который привык подчинять. Властвовать. Брать свое.
И ураган разливается по венам.
Будто и не было никогда другого мужчины. Словно никто никогда меня не целовал.
Хотя…
Разве кто-то хоть раз в жизни целовал меня ТАК?
Разве кто-то, кроме него, так способен?
Его огромный орган упирается прямо в меня.
Так крепко, что вздрагиваю, пытаясь отстраниться, но только еще сильнее упираюсь в стену. Сливаюсь с ней.
Наталкиваясь на его жадную руку, что уже нетерпеливо мнет мою попу. Пока вторая сжимает сосок. Выкручивает. Заставляя задыхаться. Чуть не стекать лужицей у его ног. Высекает искры из глаз, когда он с первобытным хрипом чуть сдавливает его, выкручивая вверх.
– Сладкая девочка. Какая же ты сладкая, – хрипит он мне прямо в горло, вжимаясь еще сильнее.
Его член огромный. Он будто уже впечатался в меня.
Чувствую сквозь тонкую ткань платья, как его орган набухает еще сильнее.
Как нетерпеливо дергается, пульсируя. Пульсируя ровно в том же ритме, что и стеночки у меня внутри.
Ощущаю даже набухшие вены его члена.
Здравый смысл орет о том, что нужно бежать.
Это не часть человеческого тела!
Это настолько же огромное орудие, как и его руки. Плечи. Кулаки. И точно такое же оружие убийства! Потому что поместиться во мне и не разорвать на части ЭТО точно не сможет!
Он раздавит меня! Раздавит своим натиском. Своим напором. Своей дьявольской запредельной страстью. И своим органом, для которого я точно не готова!
– Нам будет хорошо вместе. Этой ночью. Я тебя со своего члена не отпущу. До рассвета вертеть на нем буду, – ударяют меня его грубые слова прямо вниз живота.
Ударами тамтамов там отдаются.
Это же грубо. Пошло. Запредельно порочно.
Но…
Его хриплое дыхание так сбивается, а глаза так лихорадочно скользят по моему лицу, опускаясь ниже, к самой груди, что я забываю обо всем на свете.
Даже эта грубость почему-то заставляет все внутри гореть еще сильнее.