- Документов нет, что верно, то
верно. Я тебе, - уже обращаясь персонально ко мне, добавил он, -
Расписку напишу, будете в селе, покажешь участковому тамошнему, он
поможет. Старый мой знакомец, - пояснил Егор Михалыч, в ответ на
наши недоверчивые взгляды.
Снова оказавшись в избе, мы получили
все обещанное снаряжение, а заодно и провели первую сборку-разборку
и чистку ствола. Отрегулировав ремень под себя, и прицепив на свой
широкий армейский (который я обычно ношу с джинсами) пояс подсумки
с боезапасом, а заодно и нож-складень, я ощутил себя почти
настоящим мужиком. Мысль эта немало меня позабавила. И тому имелось
несколько причин.
Во-первых, «настоящим мужиком» я
никогда и не стремился быть, предпочитая оставаться человеком.
Во-вторых, уж кто-кто, а я прекрасно знаю себя и давно уже не столь
наивен, чтобы верить в то, что оружие в руках сделает меня (или
любого другого) более настоящим, чем я есть. В-третьих, оружие –
прекрасная игрушка, но вот реальное его применение обычно означает
смерть, особенно если речь идет о таком калибре, как семь
шестьдесят два на пятьдесят четыре рус (7,62*54 RUS). А вот убивать
мне совсем и не хочется, наоборот, предпочел бы жить в мире и
согласии со всеми, только пока не знаю как…
Бобр, сначала увлеченно снимавший все
мои манипуляции, вскоре утомился однообразием происходящего и
куда-то пропал, наверно, пошел искать новые источники для
вдохновения. Пашка и вовсе исчез почти сразу в неизвестном
направлении, буркнув нечто вроде – «Пойду, прогуляюсь». Так что в
итоге я остался один. Делать стало совершенно нечего, и от безделья
я принялся подробно рассматривать уже ставшую знакомой комнату.
Что-то все время цепляло взгляд, а что… Такое впечатление, что
хозяин упорно игнорирует все современное, присущее XXI веку. Ну
хоть что-то должно отражать… не знаю, любая мелочь… А тут ровным
счетом ничего. Ну максимум середина двадцатого, напоминает музей… И
вместе с тем, никакой музейности, затхлости и тому подобного нет и
в помине. Все живет, используется и применяется, а не выставлено
просто для красоты и на показ ради архаичности и понту. Часы с
гирьками, тяжелая, ручной работы мебель, шкуры и настоящие ковры (с
утра еще полюбопытствовал, отогнул край – настоящая персидская или
еще какая ручная работа, это сколько ж такой стоит?), массивный
радиоприемник в лакированном деревянном корпусе, я то в них ничего
не соображаю, но Бобр пояснил восхищенно – «Телефункен, годов
сороковых-пятидесятых, самое позднее». Было все это утром, а
теперь, заново рассматривая окружающие меня вещи и собирая все
разрозненные впечатления в единую картинку, я почувствовал, что
мозг начинает потихоньку закипать от перенапряга…