, которую сам Саймон описал словами «объективно посредственная».
И наконец, где-то в полночь, уже не разговаривая друг с другом, они сидели в ожидании поезда на платформе, рядом с молодыми немцами из какой-то христианской общины, распевавшими песни вроде «Пусть будет так» и «Ответ знает только ветер», под дождем, поливавшим в свете фонарей и платформу, и невидимые рельсы.
Саймон как будто не помнит разлада, не говоря уж об утренних попытках друга ослабить напряжение.
Он выглядывает из окна, низкое солнце высвечивает его красивый профиль, а его руки чуть дрожат после жуткой ночи.
– Прибудем в Прагу где-то через час, – говорит Фердинанд.
– Да?
В сознании Саймона вдруг возникает образ человеческой жизни в виде пузырьков, поднимающихся сквозь воду. Пузырьки поднимаются струйками и пучками, соприкасаясь и перемешиваясь, и все же каждый остается сам по себе до тех пор, пока все они не поднимутся из глубин на поверхность, к свету, где они перестают существовать как отдельные сущности. В воде они существовали физически, личностно – в воздухе они стали частью воздуха, частью бесконечного целого, неотделимого ни от чего другого.
«Да, – думает он, щурясь в туманном утреннем свете и чувствуя, как в глазах собираются слезы, – вот как оно все устроено – жизнь и смерть».
– Где, по-твоему, мы остановимся? – спрашивает Фердинанд.
– Я не знаю.
– В хостеле?
– Хорошо, – говорит Саймон, не отводя взгляда от пейзажа, подернутого дымкой.
Все происходит очень быстро. Когда поезд прибывает, на платформе уже толкутся люди отчаянного вида. Их поднятые лица проплывают за окнами, пока поезд замедляет ход. Английские тинейджеры создают толкотню на выходе, неловко спускаясь по крутым ступенькам лестницы, и через пару минут они уже сидят в «шкоде», старше их самих, гудящей точно осиный рой и выпускающей тучи синеватого выхлопа. Этот газ имеет дурманящий, сладковатый запах. Как и цветущие деревья. Их водитель, помимо родного чешского, знает всего несколько слов на немецком.
– Zimmer frei, Zimmer frei[13], – упорно повторял он на станции, хватая их сумки и проталкиваясь к своей машине.
Они едут минут двадцать, почти все время в гору (очень, очень медленно), через зеленый пригород с гравийными дорогами, мимо старых жилых домов на маленьких участках, пока, наконец, не останавливаются около одноэтажного дома с деревом у крыльца и подъездной дорожкой, засыпанной опавшими лепестками цветов. Здесь живет водитель со своей женой, которая немного знает английский.