Трибуны взревели, по рядам прокатился протяжный стон тех, кто
поставил против меня, а после — все затихло.
— Знай! — крикнул я после очередного удара так, чтобы меня
слышали все присутствующие.
Гимназия молча наблюдала, как я уничтожаю этого мелкого мудилу.
Ко мне бросился секундант Шереметева, остановить избиение, но Миша
просто встал на пути дворянчика и заслонил ему проход. Секундант
был таким же трусом, как и сам Шереметев. Если бы Мише пришлось
меня спасать, я был уверен, он бы прорвался. А этому достаточно
было лишь пригрозить.
— Свое!
После очередного удара во все стороны хлынула кровь, руку Антоше
я сломал окончательно и сейчас она болталась в моем захвате под
совершенно фантастическим углом, а я все продолжал и уродовать эту
наглую рожу.
— Место!
Сейчас я не просто ломал своему противнику кости лица и зубы, я
выбивал из него желание жить.
— Гнида!
Я видел, как с трибун в нашу сторону сорвались члены студсовета
и старшекурсники. Где-то там мелькала рыжая голова Валерии, мне
что-то кричали, махали руками. Я же чувствовал, как под моей ногой
умирает гордая скотина и остается просто бессознательный кусок
мяса.
Когда я увидел, что «спасатели» совсем близко, и их взбешенные
лица не сулят мне ничего хорошего, я схватился за бинт на кулаке
противника и сжег его одной магической вспышкой. Шереметев
моментально пришел в себя и взвыл от боли — в воздухе запахло
жженой плотью. На землю же, прямо перед теми, кто спешил на помощь
выродку, упали несколько тонких стальных пластин, которые секундант
Шереметева замотал в бинты перед боем.
Я отпустил руку своей жертвы и демонстративно наклонился,
поднимая железное говно, спрятанное на кулаках аристократа.
— Я же говорил, что он свинья, и что он поплатится, — сказал я в
лицо Валерии, которая сейчас стояла передо мной в первом ряду. —
На, дарю, на память. Второй комплект на другой руке, сама
найдешь.
И бросил ей еще горячие железки.
Девушка, еще не понимая, что происходит, неловко поймала
накладки, нелепо таращаясь на обжигающие пластинки. Парням же, что
бежали вместе с ней помогать Шереметеву, ничего объяснять не
пришлось. Они молча расступились, давая мне пройти к Мише.
— Ходи и оглядывайся, сученыш, — прошипел я мимо проходящему
секунданту Антона. — Оглядывайся.
Парниша аж присел на ходу, я думал, в штаны наложит. Но, вроде,
сдержался.