Почему сын уехал в Израиль? Во-первых, подбивала жена: вся ее родня уже уехала. Ну а потом однажды сказал, что не хочет, чтобы из-за пятого пункта Димка – его сын, мой внук – пострадал так, как пострадал я или наш Вовка. Вовка – мой старший сын, о нем еще расскажу. Что мог ему ответить? Сказать, что антисемитизм уже кончился?
Саша уехал и живет около Иерусалима. Работает токарем-фрезеровщиком. Имеет четырехкомнатную квартиру, хорошую машину, хотя Софка, его жена, бухгалтер, работает уборщицей, а сын Димка оказался лентяем и, видно, неспособным.
Со старшим сыном, Владимиром, судьба сыграла злую шутку. Он хорошо учился, хотя отличником не был. Годы – в смысле учебы – были тяжелыми: тогда еще устраивали не за деньги, а по блату. Я решил: пусть закончит Васильковское училище, получит среднее техническое образование, лейтенантские погоны, послужит, а потом – в академию. Все со мной согласились. После окончания училища сына распределили в летную воинскую часть в тот город, где сейчас мы с вами находимся.
Отлично прослужив три года, попросил направление в академию. Ответили отказом, придумав какую-то совершеннейшую чепуху. Он обращался еще семь раз! Отказы.
Последний раз, когда кадровик пригласил его к себе и положил личное дело на стол, сын вдруг увидел на папке нарисованную синим карандашом огромную букву «Е». Сначала ничего не поняв, Володя уставился на папку, но кадровик, тотчас сообразив, быстренько перевернул ее так, чтобы буква стала не видна.
Вова прослужил весь положенный срок, в чине майора вышел на пенсию, устроился на работу, но стал таять. Когда просили его пойти к врачу – сердился. В конце девяносто седьмого умер от скоротечного рака пищевода – так объяснили врачи. За месяц до его смерти, продав васильковскую квартиру и купив эту однокомнатную, я переселился с Украины в Подмосковье.
* * *
Утомил Вас своим рассказом, но ведь сами просили «говорить обо всем». Вот и говорю.
Если позволите, ненадолго «вернусь в войну». Перед ее началом отец мой был направлен под Брест на строительство подземных аэродромов: был строителем-прорабом. Ему было пятьдесят, и был он крепким, мускулистым человеком. Мамае сестренкой оставались в Бобруйске: мама работала, сестра заканчивала девятый класс. Я, как уже говорил, учился в Ленинграде. Двадцать второго июня сорок первого началась война, а уже двадцать шестого немцы заняли Бобруйск. Под проливным пулеметным «дождем» мама и сестра дошли до Рогачева. Река людей, направлявшихся на Восток, была нескончаема: на семьдесят процентов население Бобруйска состояло тогда из евреев, а евреи уже знали, что сделал с ними Гитлер в Польше и других странах Европы, и не могли оставаться под немцами.