Ухватившись за суковатую
палку, бывшую, когда-то веткой дуба, я спросил девушку:
- Как тебя
зовут?
- Астрид, - ответила
она.
- Я, Дмитрий, -
назвался, рассчитывая на продолжение разговора. Не выразив никаких
эмоций, Астрид работала молча. Иногда, видя, что ей тяжело, по
собственной инициативе я подхватывал бревно, удивляясь, как вообще
девушке пришло в голову за него ухватиться. Предложил ей сходить в
лес собрать и принести хворост. Кивнув, она ушла.
Закончив работу, я снова
закурил, поглядывая на деревню. Ее жители наверняка заметят пламя
от погребального костра. Увидев Астрид с охапкой сухих веток,
выбросил окурок и поспешил на помощь.
Когда «колодец»
наполнился хворостом, мы принесли тело ее брата и уложили сверху на
дрова. Я высказал Астрид свои опасения по поводу жителей
деревни, она ответила, что деревенские боятся и ни за что не придут
сюда по своей воле.
Небо над головой было
серым, а у горизонта от заката - красным как кровь. На фоне этого
неба догорал костер, который еще недавно полыхал алым пламенем и
чадил клубами черного дыма. Сколько костров еще будет на моем пути?
А когда моя жизнь закончится, кто проводит меня в последний путь? Я
проникся моментом и опустился на колени возле Астрид. Она открыла
глаза и, перестав шептать какие-то молитвы, взяла меня за
руку.
- Пойдем в
дом...
- Прости, мне
жаль.
- Пожалей себя. Вильт
уже в обители богов, а я не первый раз расстаюсь с близким
человеком.
Мы поднялись с колен и
Астрид, не выпуская моей руки, пошла к усадьбе. Я, понятное дело,
за ней. Подул резкий ветер. Он низко гнал рваные клочья облаков,
несколько тяжелых капель уже упало на сухую землю.
Поднявшись на порог,
Астрид отпустила меня, и нарочито обойдя брошенный у входа рюкзак,
прошла в дом. Я закурил, любуясь буйством природы, листьями, что
кружились вокруг, столбами пыли, в мгновение ока опадавшими под
срывающимся дождем. В небе сверкнула молния, вдалеке прогремел
гром. Забросив окурок за плетень, поднял рюкзак, а когда
косые струи забарабанили по земле, вошел под крышу
лачуги.
Астрид зажгла курилку и
«колдовала» у большой печи, в точности такой, как в старых мазаных
хатах в селах. Лучина едва горела и дымила - курила, значит. Именно
поэтому горящую щепку и называли курилкой.