Мурад увидел подошедшего к нему Феликса.
– Хотите позвонить в Ереван? – поинтересовался он.
– Да, – кивнул тот. – А вы, наверное, в Баку?
– Хочу узнать, как себя чувствует мама, – пояснил Мурад. – В последнее время она часто болеет... – Он немного помолчал, словно размышляя, стоит ли ему добавить вторую фразу. – Она тяжело заболела после того, как в поезде Москва – Баку погибла ее племянница, дочь ее сестры. Поезд взорвали полгода назад.
Он не сказал, кто взорвал, но Феликс его понял. Он помрачнел и тяжело вздохнул.
– Вы думаете, нам нравится то, что происходит? Это средневековое варварство, когда люди убивают друг друга только из-за принадлежности к другой нации.
– Сейчас вы скажете, что не вы начали первыми, – вспомнил свои споры с Кариной Мурад. – И еще вспомните Сумгаит.
– Я могу вспомнить еще многое, – спокойно заметил Феликс, – но не стану этого делать. Нужно думать не о том, как нагнетать страсти, а наоборот, как примирить наши два народа.
– В сегодняшних условиях это почти невозможно, – сказал Мурад.
– И вы полагаете, что противостояние неизбежно? – нахмурился Феликс.
– Я полагаю, что мы обречены на сто лет одиночества, когда все будут воевать со всеми, – мрачно ответил Керимов. – И нет никакой надежды на лучший исход этого затянувшегося конфликта.
– Вам не говорили, что вы пессимист?
– Боюсь, что стал таковым в последние годы...
Он не успел договорить. Дверца кабины телефона-автомата открылась, и оттуда вышел пожилой мужчина лет шестидесяти. Пышные черные усы, крупные черты лица. На глазах у него были слезы. Он растерянно посмотрел на стоявших перед ним мужчин. Было понятно, что он их просто не видит. Грузин пытался что-то сказать, но не мог. Он только открывал рот, откуда вылетали непонятные звуки.
– Успокойтесь, – быстро сказал Феликс, – успокойтесь, дорогой. Идите сюда, здесь есть свободный стул.
Он бережно взял мужчину за руку, усаживая его на стул. Мурад бросился в буфет, принес бутылку газированной воды, открыл ее ударом ладони о край стола. Стаканов в буфете не осталось, и он протянул бутылку незнакомцу. Тот растерянно взял ее, но не стал пить. Посмотрел на нее, затем осторожно поставил на пол, спрятал лицо в ладони и заплакал. Громко заплакал. Это было так страшно, когда плачет пожилой, грузный мужчина шестидесяти лет...