С каждой секундой женщина говорила всё
тише, а её облик сменялся волнами и рябью, помехи ставились всё
более явными и навязчивыми.
— Теперь твой черёд, мой мальчик…
теперь сила твоя… теперь ты носитель ге… теп… … … нома…
Женщина всё говорила, а я больше не
мог разобрать ни единого слова. Напряжение нарастало. Черты лица
незнакомки вдруг ожесточились. Её нежные руки впились в мою грудь
железной хваткой, а предплечья загорелись белым огнём. Пламя
подбиралось к ладоням и в считанные секунды перетекло в мою грудную
клетку.
Такой боли я никогда не испытывал.
Грудь занялась, будто была из соломы. Жар проник мне под кожу и
вмиг распространился по всем органам, сосудам и капиллярам.
Огненная борозда расползалась по торсу ветвистыми ручейками.
Беспощадное пламя медленно отвоёвывало сантиметр за сантиметром,
пока не схватилось всё тело. Я горел, горел заживо.
Время потеряло для меня всякий смысл.
Безумная пытка захватила все мысли и чувства, весь мой мир сжался
до размеров горошины и вращался вокруг адской боли. Она была моим
солнцем, необъятной сверхновой или может быть даже центром
вселенной, у истоков которого стоит сама жизнь. Я мечтал умереть,
но вновь и вновь возрождался в белом огне до тех пор, пока чаша
терпения не заполнилась до краёв. Лишь тогда у меня появился шанс
ускользнуть и прорваться сквозь пелену сновидений.
Едва раскрыв глаза, я в ужасе
подскочил на кровати. Холодный пот пропитал одеяло и простынь, меня
будто окатили из ведра, да так и ставили лежать до подъёма. Сердце
рвалось из груди, голова кружилась от участившегося дыхания, а руки
вцепились в матрас с такой силой, что пальцы побелели, а мышцы
вот-вот могло свести судорогой.
Твою мать! Эти сны меня скоро в могилу
загонят.
Несколько мгновений я просидел
неподвижно, пока немного отдышался, а потом снова упал на подушку.
Нужно было успокоиться.
За окном уже сияло утреннее солнце,
косые лучи скользили по двуярусным койкам курсантского кубрика,
пригревали головы посапывающих парней и предательски светили в
глаза. Кроме коек, мебели как таковой у нас не было, разве что
тумбочки у кроватей и старые табуретки. Взвод ещё спал. Моё место
было на верхнем ярусе, а часы лежали на тумбе и добраться до них,
не вставая, оказалось не так-то и просто.
Пять тридцать. Ну здорово – ещё одно
утро начинается слишком рано.