- Давай!
Солдат, припавший к прицелу крепостного ружья зажмурил глаз,
чуть довернул ствол и выстрелил.
Бах! Мое окно окутало клубами сгоревшего черного пороха, а на
другой стороны реки мойки взорвалась тёмно-коричневой кирпичной
крошкой стена мрачной морской тюрьмы.
-Ну что, по броне проверим? - я с сатанинским хохотом помахал
рукой, с зажатым в ней огромным патроном и сунул его своему
стрелку:
- Заряжай и наводи на броневик, но не вздумай стрелять без
команды.
Через десять минут я вышел из здания дворца, и подтолкнул в
спину Трефа:
- Иди гуляй.
Пес сделал круг по площадке перед дворцом, поднял заднюю лапу
и пометил одну из секций инженерного заграждения, после чего
подбежал к одинокой фигуре, навалившейся на парапет набережной,
обнюхал ее сапоги и, вежливо махнув обрубком хвоста, побежал вдоль
мостовой, по своим, кобелячим делам. Штабс-капитан поднял на меня
белые от ярости и стыда глаза:
- Что, приполз торжествовать, бес?
Смотри, как смывает позор русский офицер…
Я повис на руке, потянувшей из
кобуры рукоятку «нагана»:
- Миша, Миша, ты что творишь?
Пойдем, выпьешь на дорожку, а застрелится ты всегда
успеешь…
- Есть что? – деловито спросил
капитан, застегивая кобуру.
- Обижаешь. Для хорошего
человека…
В три часа ночи, мы, уткнувшись друг
другу в плечи, вполголоса, но душевно выводили дуэтом «корнета
Оболенского». На девочках, что комиссары ведут в кабинет, Овечкин
обхватив мое лицо руками, спросил:
- Петя, а пошли к бабам?
- К каким бабам?
- Ну как-же? Репортеришко этот, из
«Копейки», а Ширкин…сказал, что у тебя тут бабы живут, штук
тридцать, ослепительной красоты, и ты их всех по очереди пользуешь.
Ну пойдем, а то я как год назад на фронт уехал, так с тех
пор…
- Миша, вот ей Богу, нет у меня баб,
а нет, одна есть, но ты столько еще не выпил…Она вдова, пожилая, на
кухне у нас готовит, а больше нет не одной.
- Жаль. – Овечкин встал, надел
фуражку, поправив кокарду, потянулся за шинелью.
- Ты куда?
- Пойду искать женской
ласки…
- И вот хрен тебе, завтра пойдешь. А
пока ложись спать здесь, на диване, а завтра, на трезвую голову еще
раз обговорим, как тебе ко мне перевестись.
Штабс-капитан, не снимая шинели,
рухнул на диван и тут же захрапел. Я же, перевернув его на бочок,
вышел из кабинета и пошел вниз, где как раз заходили с улицы,
потирая озябшие ладони, пятерка бывших полицейских.