- Ну почему же не сказать? Скажу. Батальон лейб-гвардии
Литовского полка, не менее тысячи штыков, броневики Запасного броне
дивизиона и четыре пушки из Михайловского артиллерийского училища.
Что, господин Котов? Вы, почему-то, побледнели?
- Жду вашу комиссию послезавтра, господин комиссар.
- Я очень сомневаюсь, что мы с вами еще увидимся, господин
авантюрист.
10 марта 1917 года. Час пополудни.
- Вы понимаете, что это невозможно?! - Сципионе Чинизелли, усатый брюнет лет
пятидесяти, с закрученными вверх кончиками усов, с истинно
итальянским темпераментом, воздел руки верх, потрясая приказом
комиссара Временного правительства по городу Петрограду.
- Господин Чинизелли, при всем
уважении в вам и вашей семье, я вынужден добиться исполнения
приказа. И, если вы откажетесь его выполнить, то у вашего цирка
будет новый директор, а вы отправитесь вместе со мной в Таврический
дворец. Поверьте, я определю вас в чудесную компанию – генералы,
сенаторы, министры, даже директор Императорских театров сидит в
Министерском павильоне. Говорят, что с крыш подчиненных ему театров
полиция из десятков пулеметов народ расстреливала. В любом случае,
компания подобралась достойнейшая. Правда спят они там по очереди,
на кушетках и говорят, что кормят плохо, но зато не надо никуда
торопится, сиди и смотри в окошко и жди, когда в Петропавловскую
крепость отведут. Кстати, подскажите, кто на ваше место метит, кто
спит и видит, чтобы вас заменить в директорском кресле?
- Хорошо, господин Котов, у вас понял
и подчиняюсь грубой силе. Но я буду жаловаться, предупреждаю вас об
этом.
- Замечательно. Выполните приказ
завтра и жалуйтесь сколько хотите. А чтобы вы не перепутали
последовательность действий, я у вас несколько человек оставлю, для
вашей же безопасности. Договорились? И будьте любезны, сеньор
Сципионе, пусть мои люди каждые два часа мне телефонируют,
что у вас все в порядке, а то у меня сердце не на месте будет.
11 марта 1917 года. Восемь часов утра.
Желание жить во дворце не является чем-то присущим только мне,
оказывается, данному мещанскому влиянию были подвержены не только
мои инвалиды, но и передовой отряд пролетариата – партия
большевиков. До того, как захватит здание Смольного института,
выгнав оттуда барышень – студенток, большевики успели обидеть мать
одиночку – Матильду