Пока докладываю, упёрла взгляд на
стену позади главврача, чтобы избежать необходимости смотреть ему в
глаза. Но всё-таки замечаю, что Гранина мой доклад не слишком
интересует. Куда больше он заинтересован мной. А вот это уже
отвратительно. Потому резко ставлю точку.
– Думаю, остальное вам расскажет
Марина Арнольдовна.
О, как же мне хочется поскорее отсюда
уйти!
– Доктор Печерская начала работать у нас три года назад, сразу
после окончания учёбы. Она с отличием окончила ординатуру, затем
стала кандидатом медицинских наук, и с тех пор продолжает успешно
трудиться в нашей клинике. Ваш предшественник, доктор Осип Маркович
Швыдкой, оказывал Эллине Родионовне большую помощь, поскольку он
всегда говорил, что будущее отечественной медицины – это молодые
специалисты, в которых нужно вкладывать знания и опыт.
Слушая Марину Арнольдовну, я смущаюсь
и злюсь одновременно. Удивительный она человек всё-таки! Не
двуликий, а трёх-, четырёх- и даже пятиликий Янус! Умеет льстить
так, что сидишь и ощущаешь себя словно мёдом измазанной. Но если ей
не угодить, то мёд превращается в фекалии, и тогда ощущения совсем
другие. А бывает наоборот: она вроде хвалит и улыбается, но запашок
от её слов заставляет морщиться.
– Это звучит очень многообещающе, –
говорит Гранин, слушая заведующую. При этом он пытается заглянуть
мне в глаза, но я отворачиваю голову. Сначала пересчитала все
лампочки на потолке, потом количество стульев в конференц-зале,
теперь прикидываю, сколько ушло ламината на пол.
– К сожалению, сейчас я должен
оставить вас, в моём кабинете осталось ещё так много не
просмотренных документов, – Марина Арнольдовна говорит извиняющимся
тоном и встаёт. Я тоже хочу подняться.
– Эллина, дорогая, не могли бы вы
объяснить Никите Михайловичу ключевые показатели вашего отделения
за прошлый год? Будьте так любезны, – заведующая наклоняет голову в
мою сторону и говорит это сладеньким голоском. Во мне просыпается
совсем не медицинское желание сделать ей лоботомию. Без
анестезии.
Как это потом назовут, интересно?
Убийство в состоянии аффекта?
Делаю глубокий вдох и решаю всё-таки
оставить Марину Арнольдовну в живых. Не хочется проводить
последующие лет двадцать за решёткой.
Когда дверь закрывается и щёлкает
замок, я смотрю на столешницу прямо перед собой и крепко сжимаю
губы.