- Будет тебе кровь! – обещаю я.
Организовываем централизованный
«донорский» пункт. Все, и солдаты, и офицеры - без исключений, по
очереди подходят к одному из наученных берегиней санитаров,
получают лёгкий порез на руке и по капле сдают сукровицу.
Набрав положенные два ведра, Горощеня
приступает к обряду: мастерит из веток что-то вроде метёлки,
окунает её в кровь и орошает окопы по периметру.
На наше и его счастье к японцам то ли
ещё не подвезли снайперов, то ли им самим интересно, что за
спектакль у нас тут творится, но с той стороны до сих пор нет ни
одного выстрела.
Это позволяет Лиху спокойно довершить
весь обряд, однако когда он возвращается – вижу, что далось это ему
нелегко. На лице живого места нет, а единственный глаза
ввалился.
- Лявон, с тобой всё в порядке?
- Вашбродь, не отвлекай, а?! – просит
он, и я в порядке исключения прощаю ему это нарушение
субординации.
Сейчас от Горошени зависят жизни
стольких людей, что я готов носить его на руках.
Лихо принимает позу эмбриона,
скрючившись на дне окопа, начинает что-то бормотать. Пытаюсь
вслушаться в его слова, но не могу разобрать ничего мало-мальски
знакомого. Затем по его телу словно проходит электрический
разряд.
Он бьётся в припадке, выгибается дугой,
из его рта течёт пена.
Делаю к нему шаг, и тут же чувствую, как
меня останавливает Скоробут.
- Не надо, вашбродь, не надо… Горощеня
знает, что делает.
Лихо оказывается на спине, его тело
сотрясается от многочисленных конвульсий, бьётся как в лихорадке,
из его уст извергаются жуткие, леденящие душу, фразы. Я физически
ощущаю, как электризуется воздух вокруг нас, как поднимаются
волосы, как становится трудно дышать.
Последняя конвульсия закручивает
Горощеню чуть ли не в спираль, грудь его вздымается, явственно
слышу треск плоти и костей – и от этого мне не по себе.
А потом всё заканчивается, он остаётся
лежать на спине, сомкнув драгоценное око. Кажется, что солдат
мёртв, он больше не дышит.
Не успеваю произнести это вслух, как его
глаз открывается. Вижу, что в нём вообще нет зрачка, они белесый
как у сваренной рыбы.
- Я сделал это, - скрипучим, не своим
голосом произносит он. – Дождь будет идти полчаса…
Мощный порыв ветра едва не срывает
фуражку с моей головы. Я бросаю взгляд в небеса, они стремительно
чернеют от набегающих туч. Темнеет словно ночью. Я с трудом могу
разглядеть предметы на расстоянии вытянутой руки.