—
Бесплодная никчемная Элли! — выплюнул Саймон мне вслед, стремясь как
всегда врезать в самое уязвимое. — Ты ведь только и пригодна что для
удовольствия в постели и ценна знаниями своего отца! Даже Джон устал от твоей
бесполезности под конец, знаешь ли. Устал и нашел себе нормальную бабу. У него
ведь сын растет в ските Ладун. Уже четвертый год пошел.
Мне
не было больно. Боль от подобного приходит лишь с осознанием, как от пореза
беспощадно острым лезвием обсидиана по голым нервам. А мне сейчас было не до
подобных ощущений.
—
Врешь ты все, Саймон! — Я ускорила движение и уже ясно могла
различить искаженное злобной гримасой лицо Илено.
—
Если так, то зачем же Джон так часто ходил на восток последние месяцы, а, Элли?
— безжалостно рассмеялся мужчина мне вдогонку. — С тобой он не видел
будущего и оставался просто ради удобства и по привычке! Остался бы он жив, и
через годик-другой привел вторую жену с ребенком в ваш скит.
Я
развернулась и понеслась вперед, бесцеремонно отпихнув со своего пути Илено.
Примчавшись на место, свернулась клубком, накрываясь с головой меховым одеялом.
Я не буду думать! Не буду! Это ложь! Джон бы не стал… он бы не предал… он мне
не лгал бы… Но… ведь правда в том, что в последние год-полтора перед смертью он
действительно зачастил на восток. И именно из похода туда он приполз к нашему
порогу весь истерзанный, истекающий кровью в последний раз.
О сне речи больше не
шло, я просто лежала, свернувшись калачиком вокруг своей извечной боли, умоляя
ее уняться, и держала глаза крепко закрытыми, запрещая думать о гадких словах
Саймона снова и снова. Запрещая себе вспоминать детали, мельчайшие изменения в
поведении, отношении Джона в последние месяцы нашей жизни. Запрещая находить
себе все больше подтверждений, что сказанное его проклятым братом – правда. Но
на самом деле уже знала, что будет. Я сама пойду на восток и найду тот самый
скит Ладун. Весной или даже раньше. Найду и узнаю правду, или просто не смогу
жить дальше. Хотя, и как жить, если окажется, что Саймон не солгал, я тоже не
представляла. Стоило только допустить самый отблеск мысли, что Джон мог изменять
мне, обманывать, причем не раз, не два, а на постоянной основе… что он, по
сути, имел вторую семью и ребенка там... Моя боль из беспрестанно нудящей
пустоты внутри обращалась топящим в себе пламенем. Я никогда почему-то не
ревновала своего мужчину при жизни. Мне это и в голову не приходило. От него
всегда на меня изливалось столько теплоты, страсти, чуткого внимания к любой
мелочи, что и зародиться подобному было не из чего. А если это все было не
только моим? Не только мне доставалось такое? И по уму бы не сверлить себе душу
такими мыслями. Джон умер. Что было даже, то закончилось. Но, к сожалению, я-то
до сих пор жила мыслями о нем. Я его оставила в своей жизни, не отпустила.