— Ничего со мной тут не случится,
— заверила их я, и Воли, тряхнув мохнатой башкой, оглушительно чихнул,
выражая всю степень недоверия к моим словам. — Ну в самом деле, мы сюда с вами
уже раз сто приходили, и все было в порядке.
Вожак моей упряжки отвернулся и плюхнул
свой меховой зад на землю, нацепляя на хитрую морду маску вселенской скорби,
тяжко демонстративно вздыхая. Всегда он так! Извечный позер и манипулятор! Да только
меня этими его кобелиными штучками не проймешь.
— Пойдите
и присмотрите за молодежью лучше, вместо того чтобы пасти меня, —
обратилась я к всегда более практичной Гилли, игнорируя косые взгляды ее
бой-френда или скорее уж супруга. — Держите их подальше от дороги и ведите себя
по-тихому! Когда выйду, я сумею вас дозваться, не переживайте!
Гилли вяло огрызнулась, но, однако же,
послушалась и устремилась в лес за своими подростками, а вслед за ней и Воли,
помявшись и последний раз глянув на меня укоризненно, помчался в заснеженную
чащу.
— Вот и замечательно,
— пробормотала я, закинула себе на плечи собачьи лямки и потянула санки вперед.
Сейчас-то не так и тяжело, а вот на
обратном пути, при удачном исходе торга, упряжка будет в разы увесистей. Но это
не тот факт, что был бы способен меня расстроить. Чем больше выменяю, тем
удачнее переживем зиму. Не напрасно же я несколько месяцев головы не поднимала
в отцовской мастерской. Правда, думать о том, что израсходовала весь
остававшийся запас нужных компонентов, сейчас не хотела. Придет весна, и начну
размышлять, как достать еще. Верить в то, что вулканические шахты захвачены
каннибалами, как болтали прохожие охотники, я не хотела. Много лет они стояли
пустыми, никому не нужными, и желающих ходить туда, кроме нас с отцом, не
наблюдалось, так с чего вдруг этим мерзостям там селиться? Там же и в округе
живности почти нет, так чем там питаться целой колонии этих тварей? Мало ли
страшилок придумывают, только затем, чтобы чесать языки долгими зимними
вечерами, сидя у огня.
Пыхтя, потея и кривясь от противного
скрежета, что производили полозья по деревянному настилу, которым местный
хозяин покрыл никому больше не нужные рельсы и шпалы, я наконец втащила
груженые санки в первый зал схрона, и тут же была замечена. Отец рассказывал,
что прежде по этим самым жутко ржавым рельсам ездили громадные железные машины
— поезда, способные тащить за собой десятки тележек, называемых вагонами. И в
каждый из этих вагонов входило столько, скажем, зерна, что большому скиту в
десяток семей можно три зимы вволю хлеба есть, да кашу варить, да еще и на мену
что-то останется.