– Ах ты ж… правда темпоратор… – прошептал Герман, которого
трясло от ужаса. Внутренний Дворецкий только шлепнулся на пол и
перекрестился.
Про это оружие он только слышал, причем говорить о нем
полагалось только шепотом. Кое-кто даже утверждал, что его вовсе не
существует, и это просто страшные сказки, распускаемые жандармами.
Но приходилось признать: у них в самом деле есть машина,
испускающая луч, который, не повреждая строений и прочего
имущества, искривляет время для живых существ. Вот только… Господи
Боже, ему-то что теперь делать?!
Голова Германа заработала с умопомрачительной скоростью, какой
он сам от себя не ожидал. Очевидно, ему просто повезло, и луч его
не задел. Но второго дожидаться никакого резона нет. Как этого
избежать? Даже если всех нигилистов уже перебили, то могут ведь
жахнуть еще раз просто для верности. Надо показать, что в доме есть
живой человек, но он не враг, а верный подданный Его Величества. Но
как показать?
– Да ты, барин, найди какую-нибудь тряпку, да помаши ей в окно,
– услужливо подсказал Внутренний Дворецкий. – А они поймут, что это
символ мира, вот что.
Долго искать не пришлось – на кровати все еще валялась белая
ночная рубашка Аглаи. Стараясь не смотреть на то, что осталось от
хозяйки дома, Герман подобрал ее последнее одеяние, подошел,
крадучись к окну и пару раз взмахнул им. Глянув при этом на поляну
он заметил на противоположной стороне улицы троих людей в темных
мундирах. Один из них возился с какой-то машиной на треноге,
похожей на фотографический аппарат, другой же держал одной рукой
металлический рупор, а в другой сжимал револьвер. Головного убора
на нем не было, и в лунном свете сияла шевелюра, почти полностью
седая, в то время как старым жандарм не выглядел и выправку имел
знатную.
– Сдаетесь?! – проговорил он, поднеся рупор к губам. – Стоять на
месте, мои люди заходят!
В ту же секунду, повинуясь его жесту, две другие фигуры в синих
мундирах двинулись через улицу к дому. Герман застыл в оконном
проеме, боясь пошевелиться. И вот, когда две тени уже почти
достигли крыльца, из окна первого этажа грянул выстрел, и одна из
них пала навзничь.
Седой жандарм проревел что-то матерное, а затем рявкнул: «Огонь!
В мясо их, тварей!», после чего Герман отпрянул от окна, и очень
вовремя, так как несколько пуль тут же влетели в комнату,
впечатавшись в потолок и обдав его крошевом штукатурки.