Григорий Ефимович накрыл ладонью струны, а потом легко пробежал
по ним пальцами, и Дмитрий начал на слух подстраивать гитару под
гусли.
Григорий Ефимович сначала удивлённо глянул на Дмитрия, но потом
прислушался, удовлетворённо кивнул и прокомментировал:
– У тебя хороший слух.
– Абсолютный, – подтвердил Дмитрий и добавил: – Иногда это
мешает.
Григорий Ефимович снова согласно кивнул.
Звук настраиваемых инструментов, такой будничный, здесь в ночном
лесу, после всего, что с нами произошло, воспринимался странно и
немного сюрреалистически.
Но вот Дмитрий показал, что готов. Григорий Ефимович взмахнул
рукой, и словно капельки благодатного дождя упали на струны.
Пробежали по ним, как по металлической лесенке, рождая мелодию,
Дмитрий подхватил её и…
Голос Григория Ефимовича был тёплым, как утреннее и вечернее
солнце.
Ясный сокол летает высоко,
Ясный сокол видит далёко.
Видит, как в поле зерно колосится,
Видит, как плачет у речки девица.
– Что же ты плачешь? Обидел ли кто?
Горькие слёзы роняешь почто?
Али ругается матушка строго?
Али какая беда у порога?
Что же с тоскою глядишь ты на север?
Что же тоскующий плач твой напевен?
Али какой услыхала навет?
Али кого потеряла навек?
– Ах, – отвечала девица тотчас. –
Я расскажу тебе всё без прикрас.
Нас разлучила навеки зима –
Снегом засыпала все терема
Сгинул любимый, но знаю, живой
Чувствую это я всею душой…
Мир озаряет мне молнии свет,
Только такой у меня есть ответ.
– Что же красавица, будь мне сестрой,
Младшей сестричкой моей дорогой…
Твой наречённый тоже крылат…
Так получилось, что это мой брат.
Стану я братом тебе на века,
Будут свидетелями берега.
Верю, вернётся небесный огонь
Ступит на землю своею ногой.
Солнце светило, сулило добра.
Шли по дороге брат и сестра.
Речка журчала, берег теснил,
Правду о брате с сестрою хранил.
Не успела песня стихнуть, как Чёрный презрительно фыркнул:
«Зима его увела, как же! Сам за Мораной побежал и про Лелю свою
забыл!»
«Что?! Ты про что сейчас?» – мысленно подскочив, я уронил
недоплетённый лапоть.
Но Чёрный снова фыркнул и проворчал: «Стелет да мелет, врет да
плетет».
А потом демонстративно повернулся ко всем спиной, если можно
повернуться спиной в моём сознании, и захрапел. Слишком явно, чтобы
сказать, что он действительно уснул.
Больше слушать песни и баллады я не мог. Мои мысли теперь
бродили вокруг да около слов Чёрного. Мне было очень интересно, что
он имел ввиду, но на все мои попытки задать вопрос, Чёрный только
громче храпел.